Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Разговор 1

Я расскажу тебе сказку, сказал дьявол, только с условием,

чтобы не спрашивал у меня никакой морали. Выводи сам, какие

хочешь, заключения, но пожалуйста, не спрашивай ничего у меня.

Нам и так приписывают слишком много глупостей, а, ведь, мы,

строго говоря, даже не существуем. Вы нас сами сочиняете.

Это было в Нью-Йорке, лет двадцать тому назад. Там жил тог-

да один молодой человек, которого звали Хьюг Б. Я не скажу те-

бе его полного имени. Ты сам скоро догадаешься. Это имя знают

теперь все люди во всех пяти частях земного шара. Но тогда его

никто не знал.

И я начну с трагического момента в жизни этого молодого че-

ловека, когда он ехал из одного из пригородов Нью-Йорка в

центр, на Бродвей, для того, чтобы купить там револьвер, а по-

том застрелиться из этого револьвера на пустынном морском бе-

регу Лонг-Айлэнда в одном месте, которое осталось у него в па-

мяти со времён мальчишеских экскурсий, когда он и его товари-

щи, воображая себя путешественниками-исследователями, открыва-

ли неизвестные страны вокруг Нью-Йорка.

Намерение его было очень определенно, и решение твёрдо. В

общем- самый обыкновенный случай из жизни большого города, ка-

ких мне приходилось видеть и даже, сознаюсь откровенно, ус-

траивать тысячи и десятки тысячь. Но на этот раз такое обыкно-

венное начало имело совсем необыкновенное продолжение и нео-

быкновенный результат.

Но, прежде чем перейти к тому, что из этого дня вышло, я

должен рассказать тебе подробно, что к этому дню привело.

Хьюг был изобретатель, прирожденный изобретатель. С

раннего детства, гуляя с матерью в парке, и во время игр с

другими детьми, и просто, когда он тихо сидел в углу, переби-

рал какие-нибудь кубики или рисуя уродцев, он все время изоб-

ретал и строил в уме самые разнообразные и самые невероятные

приспособления и усовершенствования для всего на свете.

Особенное удовольствие доставляло ему изобретать различные

усовершенствования и приспособления для своей тетки. То он ри-

совал ее с дымовой трубой, то на колесах. А за один рисунок,

на котором эта немолодая девица была изображена с шестью нога-

ми и еще с разными приспособлениями, маленькому Хьюгу сильно

влетело. Это было одно из его первых воспоминаний.

Вскоре после этого Хьюг научился чертить, а потом мастерить

модели своих изобретений. К этому времени он уже понял, что

живых людей усовершенствовать нельзя. Но все-таки все его

изобретения были, конечно, совершенно фантастичны. И когда ему

было четырнадцать лет, он чуть не утонул, пробуя изобретенные

и сделанные им самим водные лыжи.

В то время, о котором я говорю, ему было 26 - 27 лет. Он

был женат уже несколько лет, служил чертежником на большом ме-

ханическом заводе и жил в квартирке из трех крошечных комнат,

больше похожих на каюты океанского парохода, в огромном и бе-

зобразном кирпичном доме, в одном из предместий Нью-Йорка. И

он был очень не доволен своей жизнью.

Обыкновенно белые рабы ваших заводов и фабрик плохо соз-

нают свое рабство. Если они и мечтают о чем-нибудь, то только

о том, чтобы как-нибудь приукрасить свое рабство, - весело

провести воскресенье, пойти вечером на танцы, одеться, как

джентльмен, иметь побольше долларов. Если даже они недовольны

своей жизнью, они думают об уменьшении часов работы, о большем

заработке, о праздничном отдыхе - словом, вся музыка вплоть до

социалистических программ. Но они никогда, даже мысленно, не

решаются восстать против самой работы. Это их Бог, и против

него они не решаются идти даже мысленно.

Но Хьюг был сделан совсем из другого материала Он ненавидел

само рабство. Ненавидел сам труд. Всегда говорил, что это и

есть проклятие Божие. Всеми фибрами своей души он чувствовал

природу этого спрута, впившегося в него своими присасывающими-

ся щупальцами. И ему-то уже во всяком случае не пришла бы в

голову мысль украшать свое рабство или обманывать себя каки-

ми-нибудь дешевенькими развлечениями.

Ему было шестнадцать лет, когда умерла его мать, ему

пришлось бросить школу и поступить учеником в чертежную заво-

да на жалованье в пять долларов в неделю.

Это было начало его карьеры. В чертежной он по внеш-

ности ничем не отличался от других учеников. Он копировал чер-

тежи машин, приготовлял бумагу, краски, чинил карандаши, бе-

гал с поручениями по разным отделениям завода. Но в душе он ни

на одну секунду не примирялся с этой жизнью. И он все время

говорил себе, что должен стать изобретателем, и изобретения

должны дать ему миллионы и ту яркую, богатую и фантастическую

жизнь, о которой не могли даже мечтать его товарищи по заводу.

Здесь играло большую роль то обстоятельство, что Хьюг

был совсем другого происхождения, чем большинство окружавших

его. Это были все дети труда и нужды, сыновья таких же завод-

ских рабочих или недавних эмигрантов, переселившихся в Амери-

ку, спасаясь от жадности лэнд-лордов, от безработицы, от голо-

да и холода. Их мир был маленький, ограниченный, узенький ми-

рок, в котором главное место занимала борьба с голодом и с

нуждой, всегда близкими и возможными. Но в душе Хьюга говори-

ли совсем другие инстинкты. Он принадлежал к старой американ-

ской фамилии, к потомству пионеров, видевших девственные леса

страны великих озер и рек и сражавшихся с краснокожими. Среди

его предков были члены конгресса, генералы в войне за незави-

симость, богатые плантаторы южных штатов.

Его отец потерял остатки состояния во время междоусоб-

ной войны, в которой он принимал участие офицером армии Юга.

Он был ранен, взят в плен, бежал в Канаду, женился там на мо-

лодой канадской француженке и через несколько лет умер. Мать

Хьюга во время его детства рассказывала ему о своих предках.

морских капитанах и о предках отца - плантаторах и военных, о

роскошной жизни на южных плантациях, которых она сама никогда

не видала, о толпах рабов, о блестящих балах, о танцах, о дуэ-

лях, о прекрасных дамах в черных масках, о прадеде Хьюга, быв-

шем губернатором Южной Каролины, о мексиканской войне, об эк-

спедициях на Далекий Запад. Хьюг вырос среди этих рассказов,

они составляли часть его души, и, естественно, что масштаб

жизни людей, окружавших его на заводе, был для него слишком

узок. И в душе он глубоко презирал заводских служащих и завод-

скую жизнь, со всем, что она могла дать.

Но сам завод и машины глубоко интересовали его. Он мог ча-

сами простаивать перед каким-нибудь станком, стараясь понять

его, разгадать его душу. Он набирал себе разных каталогов и

прейскурантов с описаниями машин, изучал чертежи, рисунки, фо-

тографии, целыми ночами мог сидеть над книгами по механике и

машиностроению, какие только ему удавалось достать. И все вре-

мя в его голове создавались новые комбинации каких-то валов,

колес, рычагов - новые изобретения одно удивительнее другого.

Но ни на одну секунду он не переставал ненавидеть рабство. И

часто по ночам, когда сознание, что ему нужно вставать в шесть

часов утра, заставляло его отрываться от его милых книг и ло-

житься спать, он давал себе самые страшные клятвы, что лучше

умрёт, чем будет долго подчиняться этой жизни. Но он не обма-

нывал себя и прекрасно понимал все трудности, стоявшие на его

пути. Чтобы победить рабство, нужно было у этого рабства уры-

вать время. А рабство состояло именно в том, что на времени

Хьюга всегда лежала железная рука обязательного труда. И он

чувствовал, как эта рука отпускает его на несколько часов,

очень редко на несколько дней, только для того, чтобы потом

сжать еще сильнее. И Хьюг с необыкновенной болью ощущал это

убийство своего времени и боролся, отстаивая каждый час.

Но на вид он был веселый, бодрый и неунывающий моло-

дой янки. Только он не мог, да и не хотел не думать, как не

думали другие, и это отличало его от других.

Первые года два жизни на заводе он сознавал тяжесть

своего положения не так больно, потому что очень сильно верил

в себя, в свои силы и в свои будущие изобретения. Но потом он

стал замечать, что невольно во многом начинает поддаваться за-

водской жизни, что эта жизнь и окружающие люди уже наклады-

вают на него свою печать. И с этого времени у него кроме от-

вращения и ненависти к рабству явился ужас перед ним.

Но через четыре года его службы на заводе произошел

один случай, который сразу изменил его положение. Раз ему да-

ли перекопировать испорченные чертежи одной новой машины. Де-

лая копию, Хьюг нашел ошибку в расчете, а кроме того ему приш-

ло в голову необыкновенно простое и практичное приспособление,

которое почти вдвое увеличивало производительность машины. Он

отправился с докладом к одному из заводских инженеров, проек-

тировавшему машину. Тот, не желая сознаться в ошибке, накри-

чал на него и выгнал вон. Хьюг отправился к директору. Тот

сначала тоже принял его довольно сурово, но Хьюгу удалось зас-

тавить его выслушать себя. Вникнув, наконец, в дело, директор

согласился со всеми его заключениями.

Сразу все переменилось. Хьюг получил награду за изоб-

ретенное приспособление и место старшего чертежника. Вместо

копий ему теперь стали поручать составление новых чертежей по

наброскам инженеров, с ним стали советоваться, и открывший его

директор предсказывал, что он пойдет далеко.

Но на самого Хьюга этот неожиданный успех совсем не

произвел такого впечатления, как на других. Он принимал все,

как должное. Он говорил себе, что судьба должна дать ему все,

о чем он мечтал. И то, чего он мог достигнуть на заводе, было

так мелко в сравнении с его мечтами, что об этом не стоило да-

же серьезно говорить. Но, конечно, это было лучше. Он нанял

себе маленькую квартирку, устроил мастерскую и начал по вече-

рам и по воскресеньям работать над своими изобретениями. В это

время его увлекала идея карманного двигателя для ручных ин-

струментов. Но это изобретение оказалось мало практичным. По-

том он изобретал управляемую торпеду, потом автоматический

тормоз для подъемных машин, потом еще что-то и еще что-то. Но

во всем этом ему мешал недостаток теоретической подготовки и

служба на заводе, бравшая слишком много времени. Но изба-

виться от службы не представлялось никакой возможности. Тем

более, что вскоре после своего повышения Хьюг женился на Мадж

O"Нейл. Ему было тогда 22 года.

Это произошло совершенно стихийно. Так случаются вещи, кото-

рым должны случиться. Хьюг пошел в воскресенье в зоологичес-

кий сад в Центральном парке. Ему уже давно хотелось посмот-

реть больших птиц, особенно кондоров. Он работал в то время

над летательным аппаратом. Там, у решетки-сетки, за которой

жили кондоры, рядом с ним оказалась высокая черноволосая и

черноглазая девица в большой красной шляпке видимо, очень ве-

селая. Она болтала с подругой с ирландским акцентом и нес-

колько раз, смеясь, посмотрела на Хьюга. И Хьюг, сам не зная,

как он это сделал, заговорил с ней. Они вместе отошли от кон-

доров; и потом как-то вышло так, что они обошли вместе весь

зоологический сад. И хотя Хьюг совсем не собирался смотреть

бизонов и обезьян, ему это доставило почему-то большое удо-

вольствие. Хьюг узнал, что Мадж служить переводчицей и стеног-

рафисткой в немецкой конторе, что ее родители умерли, что у

нее есть маленький брат, и что на следующее воскресенье они

поедут с подругой к морю. Они встретились в следующее воскре-

сенье. Потом стали виднеться по вечерам. Вместе придумывали,

как отделаться от подруги. И, наконец, Хьюг почувствовал, что

Мадж нужна ему так же, как его изобретения.

Тогда они решили пожениться. И Хьюг быль уверен, что прек-

раснее и умнее Мадж нет ни одной женщины на свете. Он чувство-

вал себя необыкновенно счастливым и не сомневался, что теперь

он победит жизнь.

Во время одной из прогулок за городом, обсуждая их бу-

дущую женатую жизнь, Хьюг сказать, что у них не должно быть

детей, пока их дела не изменятся, т. е. пока его изобретения

не начнут приносить настоящего дохода, так, чтобы он мог бро-

сить службу, и они могли начать жить, как богатые и свободные

люди.

Мадж понравилось, что он заговорил об этом, т. е. пон-

равился сам разговор. Это было daring - смело, - как она ска-

зала сама себе. Ее приятно волновал этот разговор о детях, ко-

торые у них будут или не будут. И она согласилась с Хьюгом,

делая вид, что вполне понимает его. Было приятно идти с ним

под руку в парке, чувствовать себя совсем взрослой и рассуж-

дать о чем-то чуть-чуть неприличном.

Так оно казалось Мадж. Она была немного недовольна

только тем, что Хьюг не сказал больше, перевел разговор на

что-то другое, не объяснил, как они сделают, чтобы у них не

было детей. В этот момент сама тема казалась Мадж рискованной

и заманчивой. И она тогда не понимала, конечно, что их реше-

ние заставит ее очень страдать и явится причиной разлада с

Хьюгом и целого ряда других событий.

В то время Хьюг очень нравился Мадж. И она тоже чув-

ствовала, что не могла бы отказаться от него. Ей нравилось

слушать, что он рассказывал о своих будущих изобретениях, ко-

торые должны были дать им миллионы - о своих предках из Южной

Каролины, и о блестящих балах на плантациях, после которых

толпа негров с факелами провожала возвращавшихся по домам гос-

тей. Но ей часто хотелось смеяться во время этих рассказов, до

такой степени Хьюг увлекался и рассказывал так, точно он сам

видел эти балы и праздники, и точно он уже сделался знамени-

тым изобретателем и миллионером, и не знает, куда девать

деньги. Впрочем Мадж, верила, что Хьюг изобретет какую-нибудь

необыкновенную вещь, и они будут богаты. Но дальше мечты Хью-

га и Мадж расходились. Фантазия Хьюга не знала ни границ,ни

удержу. Вилла в Сорренто, дворец в Венеции, собственная яхта,

путешествие в Индию, в Японию, знакомство со всеми знаменитос-

тями мира, с писателями, с художниками; все столицы мира со

всеми их чудесами к его услугам. И потом новые изобретения од-

но удивительнее другого, совершенно переворачивающие всю жизнь

на земле и приносящие им новые миллионы и миллиарды.

Когда Хьюг мечтах таким образом, Мадж всегда казалось, что

она слушает своего маленького брата, который собирался, когда

вырастет, сражаться с индейцами. И Мадж начинала думать, что,

вероятно, все мужчины - большие дети, с которыми нужно разго-

варивать, как с детьми. Вилла в Сорренто или охота за скальпа-

ми, это звучало совершенно одинаково для Мадж.

Мечты самой Мадж были гораздо реальнее и ближе к жизни. Она

мечтала, как всякая женщина, о нарядах, о шляпках, о платьях,

но ее особенностью было то, что она не могла мечтать отвлечен-

но - о вещах, которых не видала. Она могла мечтать только о

таком платье, или такой шляпке, которые она видела в магазине,

или относительно которых она знала, что они продаются там. Не-

достаток фантазии, скажешь ты? Конечно. Хотя у нее были неко-

торые любимые мечты, например, ей казалось, что было бы нео-

быкновенно приятно поехать в город и истратить в один день на

то, что будет приходить в голову, сто или даже двести долла-

ров. Затем, Мадж мечтала о хорошенькой квартире или об от-

дельном доме с новой мебелью прямо из магазина, с новой посу-

дой, с новыми медными кастрюльками; мечтала о поездке на мор-

ские купанья или еще лучше куда-нибудь "в горы". Это казалось

ей более аристократично. Потом она мечтала бывать, как можно

чаще в театрах, в опере, в концертах, сидеть в ложе или в пер-

вых рядах, слушать знаменитых певцов и певиц и видеть совсем

близко от себя всех тех людей, мужчин и дам из upper ten

thousand, имена которых она знала из газет, потому что вели-

косветская хроника, балы, приемы и особенно великосветские

скандалы, на которые прозрачно намекали репортеры, составляли

любимое чтение девиц в конторе, где она служила.

Но в то же время Мадж не была совсем вульгарной. И она

стояла гораздо выше уровня своих подруг, могла читать книги в

роде "Looking Backward" Беллами - "Через сто лет" где описыва-

лось идеальное социалистическое государство и очень увлека-

лась идеями "простой жизни", "возвращения к природе" и т. п.

Больше всего на свете она любила цветы и детей. И в сущности

если она о чем-нибудь по настоящему мечтала то именно о детях,

хотя сама это плохо понимала. И ей очень хотелось верить, что

она любит Хьюга и сочувствует ему и верит в его изобретения.

И вот они женились и жили в маленькой квартирке в огромном

доме уже почти пять лет. Эти пять лет были мало удачны для

Хьюга. Из его изобретений ничего практического не выходило. А

служба на заводе все больше и больше тяготила его. Сначала

после своего быстрого повышения и улучшения материального по-

ложения, он как будто примирился со службой. Но встреча с Мадж

и женитьба опять с новой силой заставили его рваться на свобо-

ду.

Хьюг очень любил Мадж, и ему постоянно хотелось быть с ней.

На деле же он почти не видел ее. Днем

на службе, вечером в своей мастерской. Иногда по вечерам с

болью в сердце он бросал свою работу и куда-нибудь шел с Мадж.

Но он чувствовал при этом, что совершает преступление перед

той же Мадж, откладывает час их освобождения. И это портило

ему все удовольствие. - А утром его отрывала от Мадж служба.

Это все было особенно больно, потому что Хьюг так мечтал про-

с ней видеть все чудеса Европы и Востока, которых он сам ни-

когда не видел, но о которых никогда не переставал грезить. И

свободу так же как осуществление всех грез и мечтаний должны

были принести его изобретения. Но на пути к этому стояла служ-

ба, утомлявшая его, бравшая все его время, мешавшая его работе.

Скоро Хьюг убедился, что завод очень широко пользуется его

способностью к изобретениям. Придуманное им приспособление к

машине, за которое он получил награду в пятьсот долларов и

место чертежника, с жалованьем огромным после десяти долларов

в неделю, но в сущности мизерным и уменьшенным сравнительно с

жалованьем его предшественника, дало заводу, наверное, сотни

тысяч. Это приспособление, получившее имя фирмы, применялось

теперь на всех станках, выпускаемых заводом, и являлось их ха-

рактерной чертой. За этим первым изобретением последовало мно-

го других, за которые Хьюг не получал уже никаких наград.

Изобретения стали как будто его обязанностью. Ему ставили оп-

ределенные задачи и требовали их разрешения. Заводь явно эк-

сплуатировал его. И Хьюг видел и чувствовал, что эта обяза-

тельная работа истощает его изобретательность, мешает его нас-

тоящей серьезной работе над его собственными проектами и идея-

ми. Тогда он решил меньше давать заводу. Его оскорбляло, что

его заслуги не ценятся. И он часто возмущался в душе. "Я мог

бы для них очень много сделать", говорил он себе, "если бы они

были способны ценить это и понимали, что за это нужно платить".

Хьюг хорошо знал, что на заводе старого типа, где был бы

хозяин, вникавший в дело, понимавший и любивший дело и знав-

ший служащих, за него держались бы обеими руками. Он видел,

что его способность к изобретениям представляет капитал, и что

он имел бы полное право стать пайщиком дела и участником в

прибылях.

Но завод был учреждением, организованным по новому типу. А

новый тип промышленных предприятий ничем не отличается от са-

мых неприятных бюрократических учреждений. Людей там не ценят,

заслуг не помнят, стараются только из всего возможно больше

выжимать и выколачивать, всегда и на всем делать экономию, во

что бы то ни стало сокращать расходы и увеличивать дивиденды.

И на этом заводе Хьюг, конечно, никогда не мог выбиться из

положения мелкого служащего, не имеющего никаких прав. Завод

принадлежал акционерной компании. Компания сама была проглоче-

на трестом. Директора все были из акционеров. И Хьюг прекрас-

но понимал, что, не имея достаточного количества долларов, он

всю жизнь останется здесь чертежником, которого самым обидным

образом эксплуатируют, и даже не замечают этой эксплуатации.

Директора очень быстро менялись. Новые уже ничего не знали о

прежних изобретениях Хьюга. Все сделанные им приспособления и

усовершенствования были просто собственностью завода, и было

бы странно даже заявлять на них какую-нибудь претензию. Но

Хьюг знал стоимость своих изобретений, и это глубоко возмуща-

ло его и заставляло еще сильнее ненавидеть рабство. Наконец,

он решил сопротивляться. И когда ему поручали составлять но-

вые чертежи с указаниями, где и что следовало бы изменить и

улучшить, он стал делать чертежи по старым образцам и моде-

лям, не внося в них никаких изменений, хотя часто видел воз-

можность улучшений.

Это скоро заметили. И Хьюг получил замечание от старшего ин-

женера, небрежно заметившего ему, что он, кажется, совсем вы-

дохся.

Я только чертежник, сказал Хьюг, - и я получаю даже

меньше, чем получал мой предшественник, который ничего не

изобретал.

Изобретал? - сказал инженер. - А что же вы за изобрета-

тель? Ваша обязанность разрабатывать в деталях проекты, кото-

рые вам передаются. Если вы можете только копировать, мы най-

дем на ваше место другого.

Ну и ищите! - сказал про себя Хьюг. И он решил, что с

этого дня ни одно его изобретение больше не попадеть заводу.

Но это пассивное сопротивление эксплуатации очень быстро от-

разилось на его положении. Первый год он не получил награды.

Второй год ему вместо увеличения уменьшили жалованье. А это

означало, что его могуть уволить, какь "потерявшего трудоспо-

собность".

Хьюг понимал это, но не хотел подчиняться.

Нужно сказать при этом, что отношения Хьюга с Мадж тоже

складывались неважно. Скоро стало очевидно, что действи-

тельность совсем не оправдала их блестящих ожиданий, и жизнь

шла очень серо и скучно. В начале Мадж нравилось, что Хьюг "и-

зобретатель", и это приятно действовало на её самолюбие. Но

потом она стала желать, чтобы он был больше похож на других,

больше заботился о ней и меньше думал о своих фантазиях. Уже

вскоре после брака Мадж стало казаться, что Хьюг очень мало

думает о ней, слишком много оставляет ее одну, мало разговари-

вает с ней, не старается развлекать ее, доставлять ей удо-

вольствия. Другие мужья были в этом отношении гораздо лучше.

Конечно, мечты Хьюга были очень заманчивы, но раз так

не выходило, то лучше было давно все это бросить и брать от

жизни то, что она могла дать. Но Хьюг не хотел понять этого.

Так казалось Мадж.

В действительности Хьюг, конечно, все понимал, но он не

хотел признавать неудачи и упрямо шёл к своей цели. Тут сказы-

валась разница происхождения, Мадж была другой породы. Ты по-

нимаешь, у дворняжки или у комнатной собаки можеть быть чутье,

но у неё никогда не будет выдержки и упорства настоящей охот-

ничьей собаки. Она будет терять след, черезчур легко будет от-

казываться от него. - У Хьюга же, наоборот, было очень много

породы. И ему, действительно, ничего не стоило жертвовать всем

ради достижения своей цели. Он даже почти не замечал этих

жертв, не считал их жертвами. В самом деле это же все дела-

лось для того. Значит, что же об этом было разговаривать.

Но на Мадж очень тяжело ложился деспотизм Хьюга, обыч-

ный у людей, поглощённых одной идеей. Жертвуя всем сам, Хьюг

невольно требовал тех же жертв от Мадж. Он слишком привык ду-

мать известным образом, смотреть на вещи известным образом. И

ему было странно думать, что Мадж можеть принимать все иначе.

Ну, понимаешь, например, ему было странно думать, что Мадж хо-

чется пойти в театр... Стоит ли теперь идти в этот театр? го-

ворил себе Хьюг. Ведь, тогда мы увидим всё. Но Мадж ощущала

иначе, и она очень скучала. Последние два года их отношения с

Хьюгом начали сильно портиться. Особенно, когда Мадж потеряла

место, и ничего другого не могла найти. Денег у неё убавилось,

а свободного времени прибавилось. Она сидела дома и скучала.

Больше всего её заставляло страдать их решение не иметь

детей. Перед свадьбой Мадж считала, что так будет во всяком

случае недолго и при том плохо понимала, что это значит. Но

эатем все явилось для нее совсем в другом свете и в очень неп-

риятном.

Есть специальные бесы, занятые устройством семейной

жизни людей, играющие, так сказать, на повышение или на пони-

жение в различных случайностях семейной жизни. Они могли бы

лучше рассказать тебе, как и почему всё так вышло. Я могу ска-

зать только одно. Есть разные люди. И бывают люди или нас-

только примитивные, или наоборот достаточно извращенные, что

им не мешает, никакая искусственность в делах любви. Но Хьюг и

Мадж были и недостаточно примитивны, чтобы удовлетворяться

тем, что им давала судьба, и в то же время слишком нормальны,

чтобы переделывать природу по своему фасону. И природа стала

им мстить за покушение с негодными средствами. Началось с не-

ледний год они были почти совсем чужими. Мадж сама требовала

этого, но внутренно это ее очень обижало, потому что она ис-

кренно любила Хьюга.

И она очень хотела иметь детей, любила их и мечтала о них. У

всех её подруг, выходивших замуж, были дети. Везде, куда она

ни шла, на улицах, в парках Мадж видела детей, и дошло до то-

го, что она просто не могла равнодушно смотреть на них. Часто

она прямо галлюцинировала ребенком, чувствовала его маленькое

теплое тело у себя на руках, разговаривала с ним, няньчила

его, учила ходить, играла. И ни на одну секунду она не забыва-

ла, что все это могло бы быть в действительности, если бы

только Хьюг был обыкновенным человеком, как все, а не ка-

ким-то полоумным. Она чувствовала, что нелепые мечты Хьюга о

венецианских дворцах и о яхтах в Средиземном море стоят на пу-

ти её самых глубоких и самых близких её душе мечтаний женщины,

и дошло до того, что Мадж начинала испытывать прямо ужас, ког-

да Хьюг пускался в свои мечты, с глазами устремленными в даль,

или когда он заговаривал о рабстве, из которого он хочет и

должен выйти. Всё это были слова, не доходившие до души Мадж,

и казавшиеся ей ненужной аффектацией, позёрством, выдумкой...

Мечты Хьюга давно потеряли для неё всякую реальность и стояли

на уровне романов из жизни маркизов и графов, которые она бра-

ла в библиотеке. И она не понимала, как можно до такой степе-

ни смешивать действительность и вымысел, как это делал Хьюг.-

Это все равно, что я стала бы ждать, что к нам на 235 авеню

явится виконт де-Бранжелон и увезёт меня в золотой карете, ду-

мала Мадж. И ей часто теперь приходило в голову, что другая на

её месте давно бы развелась с Хьюгом и вышла замуж за нор-

мального человека. Хуже всего для них было то, что они уже

давно начали ссориться, и Мадж постоянно говорила, сначала,

чтобы подействовать на Хьюга, а потом, потому что сама начала

верить, что он ее совершенно не любит, и что она ему совершен-

но не нужна. И все попытки Хьюга рассказать ей о своих видах

на будущее и заразить ее своими мечтами и своим энтузиазмом

кончались тем, что Мадж начинала плакать и кричать, что она

этого больше слышать не хочет.

А с изобретениями Хьюга действительно ничего не выходило.

Или они были непрактичны и требовали для своего применения

других изобретений, или Хьюг опаздывал и получал патент че-

рез полгода после кого-нибудь другого.

Последнее, что он изобрёл, это был какой-то очень хит-

рый аппарат для измерения и эаписывания скорости паровозов.

Это было нужное и практическое изобретение, потому что хоро-

ших аппаратов таких не было, и союз железных дорог обьявил

конкурс.

Хьюг придумал и построил удивительно простую и в тоже

время точную машину. Но и тут вышла неудача. Принцип, который

он считал своим собственным и совершенно новым, оказался уже

примененным другим изобретателем, который опередил его всего

на три недели и получил премию. Когда Хьюг узнал об этом, он

первый раз в жизни почувствоваль что-то вроде отчаяния.

Если бы не было службы, моя модель была бы готова три меся-

ца тому назад, сказал он себе, - С этим ядром на ноге, я всег-

да буду опаздывать на полчаса, и другие будут получать все,

что предназначалось мне.

Ему хотелось рассказать Мадж про свою неудачу, но он чув-

ствовал, что у неё не будет сочувствия. Она была слишком

сильно настроена против его изобретений. Она скажет, что зна-

ла заранее, что из этого ничего не выйдет, что он совершенно

напрасно потерял почти целый год, что она была права, когда

говорила, что деньги, которые тратятся на мастерскую и на мо-

дели, гораздо приятнее было бы истратить на что-нибудь, дру-

гое: - поехать куда-нибудь летом; купить что-нибудь...

Столько вещей им было нужно!

Что он мог ответить на все это? Сказать опять то же, что

говорил всегда, что они должны ждать, что у них все будет? Но

Хьюг и сам чувствовал, что все подобные слова не только не ус-

покаивают и не утешают Мадж, но только еще больше раздражают и

обижают ее.

И, думая все это, Хьюг особенно сильно почувствовал, что

Мадж уже примирилась с жизнью, как она складывалась, и хотела

только немножко украсить эту жизнь.

И Хьюг не спорил в душе и понимал Мадж, но в то же время он

знал, что для того, чтобы исполнить её уже совсем реальные же-

лания, ему нужно бросить все попытки изобретений и заняться

службой, отдавая ей и свое время, и свои способности. Но на

это он не мог согласиться. Все его существо возмущалось и про-

тестовало.

И вот вечером того дня, когда Хьюг узнал, что его послед-

нее изобретение, на которое он возлагал столько надежд, прова-

лилось, он сидел в своей комнате и думал, что ему дальше де-

лать. Против него на стене висела купленная им года за два до

этого гравюра, изображавшая Прометея, прикованнаго к скале, и

орла, выклевывающего у него печень.

Прометей это был он сам. А орел была его служба, каждый

день выбиравшая из него все его силы.

Насколько прекрасен свободный труд, настолько же ужасен

и отвратителен подневольный, - сказал себе Хьюг. Родона-

чальник всей нашей культуры, это тот дикарь, который, вместо

того, чтобы съесть побежденного врага, заставил его работать

на себя.- Мы побежденные, которых медленно едят победители.

Как видишь, Хьюг иногда говорил афоризмами. В это время

вернулась домой Мадж. Она была у жены одного из служащих

завода и в разговоре узнала, что Хьюгу сбавили жалованье. Это

было уже два месяца тому назад, и он ей ничего не сказал. Мадж

была поражена в самое сердце. Во-первых, неискренность Хьюга!

А во-вторых, чем же это кончится? Его уволят со службы! Мадж

была обижена за Хьюга, возмущена, а, главное, её, как всегда,

взволновали и наполнили самой глубокой завистью трое веселых

ребятишек её подруги. Мадж шла домой с целым вихрем мыслей и

решений! Она чувствовала, что должна серьезно поговорить с

Хьюгом. Это её обязанность. Мадж чувствовала, что должна

спасти Хьюга от него самого.- Он, как пьяница или игрок,

сказала она себе. -Я скажу ему, что уйду, если он не бросит,

наконец, всего этого. И если он любит меня, он бросит.

Ну, ты догадываешься, какой разговор у них мог выйти.

Начать с того, что Хьюг, не надеясь на сочувствие Мадж, уже

поговорил с ней мысленно, выслушал очень недружелюбное мнение

о своих изобретениях и решил лучше молчать и пережить все од-

ному. Поэтому, услышав, что Мадж пришла домой, он взял шляпу и

хотел уйти.

Мне нужно поговорить с тобой, Хьюг, - сказала Мадж, входя к

нему и садясь.

Хьюг поморщился.

Мне сейчас нужно идти, - сказал он.

Подожди немного. Я не вижу тебя по целым неделям. Я так

не могу больше. Я была у Эвелин Джексон. Это, Бог знает, что

такое. Послушай только, что про тебя говорят. Директор сказал,

что ты или пьешь или куришь опиум. Зачем ты на мне женился,

если я тебе не нужна?

Мадж говорила совсем не то, что хотела. Гримаса Хьюга и

его нежелание говорить с ней, когда он кругом виноват, сразу

взорвали ее, и она уже не могла остановиться. Несколько минут

Хьюг молчал и слушал Мадж, только у него темнело лицо. Но по-

том и он заговорил, перебивая Мадж. Мадж тоже говорила, и оба

они не слушали друг друга, каждый стараясь сказать свое. Хьюг

говорил, что Мадж его не понимает, не хочет понять. Завод ме-

шает его работе. Он должен бросить службу. Если он до сих пор

не бросил, то только для Мадж и ради Мадж. И она хочет уве-

рить его со слов каких-то глупых кумушек, что он портит свое

будущее. Будущее на этом заводе! Действительно, подходящее для

него место.

Совсем Эвелин не глупая кумушка, - возмущенно отвечала

Мадж. - Она очень умная женщина и гораздо умнее тебя, хоть ты

о себе и очень высокого мнения. У тебя все дураки и идиоты.

Только ты очень умен. Нет, я не могу больше, не могу, не могу,

не могу!

Мадж начала рыдать.

Ну, словом все произошло так, как полагается в таких слу-

чаях.

Кончилось тем, что Хьюг разбил в щепки два стула и потом

выбежал из дому и хлопнул дверью так, что она треснула посере-

дине. Целый вечер он просидел в баре, выпил невероятное коли-

чество виски, познакомился с компанией актеров без работы и

поил их целую ночь в каких-то притонах. Но сам он, чем больше

пил, тем больше трезвел и тем яснее видел своё положение.

В это дождливое серое утро, когда Хьюг шел домой после по-

пойки, решив не идти на службу, со всего точно была снята ко-

жа, и Хьюг совершенно ясно видел все обнаженные жилы и нервы

жизни. Нельзя было обманывать себя в это утро. Голая, неприк-

рашенная, неприкрытая правда жизни кричала со всех сторон.-

Подчинись, или ты будешь раздавлен! - кричала жизнь.- А, мо-

жет быть, уже поздно, может быть, ты уже пропустил момент,

когда было нужно подчиниться, и, может быть, теперь ты уже

раздавлен. Безобразные кирпичные дома, мокрые асфальтовые ули-

цы, серая будничная толпа, некрасивая и неряшливая, очистки

капусты в ящиках с мусором, пьяный старик на костылях, обор-

ванные противные мальчишки с визгливыми криками.

Все это Хьюг видел точно первый раз в жизни, Он даже не

представлял себе, чтобы жизнь могла быть так безобразна.

Понимаешь, иногда имеет огромное воспитательное значение ут-

ро после попойки, особенно для человека с крепким желудком и

головой. Кто физически чувствует себя плохо, для того теряет-

ся моральный смысл басни, но Хьюг быль здоровый человек, и он

увидел все ободранные нервы жизни.

И что хуже всего, какими-то стеклянными, безжизненными и вы-

мученными показались Хьюгу все его мечты.

Сам еще не сознавая этого, Хьюг вернулся домой с готовым ре-

шением.

Мадж не было дома. На столе у Хьюга лежало письмо от неё на

десяти листах почтовой бумаги. Мадж, видимо, писала всю ночь.-

Я тебе не нужна - был главный мотив письма Мадж,- ты забыл,

что я женщина. Я хочу жить. И не хочу никакого будущего, хочу

настоящего.- В заключение Мадж прибавляла, что написала тетке

в Калифорнию, и если та ответит в благоприятном смысле, то она

поедет к ней.

Хьюг начал было отвечать на это письмо, но остановил-

ся на второй страницей. Разорвал всё, что написал, и лег спать.

Один за другим пошли очень скучные дни. Несколько раз

Хьюг пытался заговаривать с Мадж, но из этих попыток ничего не

выходило. Тот ключь друг к другу, который дает людям возмож-

ность разговаривать и мирно договариваться до чего-нибудь, у

них был потерян или казался потерян. Два раза они крупно пос-

сорились. После этого Хьюг почти перестал бывать дома. Служба

делалась ему все более и более противной. Работать он тоже не

мог и все вечера проводил где-нибудь в баре. Прошли две или

три недели. И в одно прекрасное утро, проснувшись довольно ра-

но, Хьюг почувствовал, что думаеть только об одном, и что ду-

мать больше нечего, а пора действовать.

Я уже давно знал, к чему он идет, и я заметил это

раньше его самого. Очень часто люди не сразу замечают эту

мысль; почти никогда не замечают ее всю целиком. Ты понимаешь,

о чем я говорю. У многих гордых людей есть мысль, что если то

или другое, не будет делаться так, как они хотят, то они по-

кончат всё сами. У каждого есть своя любимая форма этой мысли,

один рисует себе дуло револьвера, другой - стаканчик с ядом. И

в этих мечтаниях много успокоения. Жизнь делается легче чело-

веку, когда он подумает, что может уйти. А я люблю эти мысли,

потому что они утверждают мою власть над человеком. Ты, навер-

ное, не понимаешь этого. Но человек, который находит утешение

в мысле о револьвере или о стаканчике с ядом, верит в мое цар-

ство и считает его сильнее себя.

Есть неприятный тип людей, которые никогда не прихо-

дят к этой мысли.

Эти люди не верят в реальность жизни, считают её сном;

действительность для них лежит где-то за пределами жизни. И

для этих людей убить себя изъ-за жизненных неудач так же смеш-

но, как убить себя из-за пьесы, идущей в театре, куда они слу-

чайно зашли. Я не люблю этих людей. Но к счастью Хьюг не при-

надлежал к этому типу. Он не сомневался в реальности жизни.

Только эта реальность ему не нравилась, воть и все.

Хьюг был наблюдательный человек, и он понял, что ду-

мает об этом уже давно. Но и он все-таки приписал решающее

значение неудаче с последним изобретением, ссоре с Мадж, и все

больше и больше усиливавшемуся отвращению к службе. Причина

была, конечно, в другом, Просто "мысль" уже выросла помимо его

ведома и сознания и закрыла все горизонты. Я люблю эти момен-

ты в жизни человека. Это последнее и окончательное торжество

материи, перед которой человек безсилен. И это безсилье никог-

да не бывает так глубоко и очевидно, как в эти моменты.

Ну вот, значит, дело обстояло так. Хьюг был реши-

тельный и хладнокровный человек. Все, что нужно было сделать,

он уже сообразил, взвесил и рассчитал. И ему не хотелось

больше тянуть. Ты знаешь это настроение перед отъездом. Когда

человек чувствует, что он в сущности уже уехал, и когда он то-

ропит последние приготовления, и не может даже допустить мыс-

ли о задержке. В таком состоянии духа проснулся Хьюг в то ут-

ро, с которого я начал мой рассказ.

Все было обдумано. Пять лет тому назад Хьюг застраховал

свою жизнь, и теперь Мадж должна была получить страховую пре-

мию даже в случай его самоубийства. Хьюг написал ей коро-

тенькое письмо, оставил его в незапертом ящике стола, оделся и

вышел из дому в тот час, когда обыкновенно ехал на службу. Но

на этот раз он поехал в город.

Было еще рано. Сойдя с трамвая, Хьюг зашел в кафе и с ап-

петитом позавтракал. Я за него не боялся. Он был холоден, ре-

шителен и спокоен. Выйдя из кафе, он поднялся на воздушную же-

лезную дорогу и поехал в центр на Бродуэй. Засунув руки в кар-

маны пальто, он сидел, чуть-чуть брезгливо разглядывая лица

других пассажиров. Это была обычная утренняя толпа. Люди, то-

ропящиеся на службу, в конторы, в банки, в магазины.

Хьюг смотрел на них, и в уме у него складывалось что-то по-

хожее на молитву фарисея.- "Благодарю тебя, Боже, что я не по-

хож на них, благодарю тебя за то, что ты дал мне силы не тер-

петь рабства, дал мне силы уйти". - Все эти лица без призна-

ков мысли говорили Хьюгу о том, во что превратился бы и он, не

будь в нем его вечного протеста, его борьбы, нежелания прими-

риться с неудачей. Временами взгляд Хьюга делался совсем хо-

лодно презрительным, и я видел, что он чувствует себя, как ин-

деец прежних времен, который, не желая сдаваться, последний

раз поет боевую песню передь тем, как броситься в пропасть со

скалы.

Рабы, думал Хьюг, рабы, даже не чувствующие своего раб-

ства. Они уже привыкли. Они никогда и не мечтали о лучшем, ни-

когда даже не ощущали желания свободы. У них нет даже этой

мысли. Великий Боже, подумать только, что я мог бы быть таким

же! Нет, пока я верил, что я могу победить, я соглашался тер-

петь. Но теперь кончено. Из рабства нет выхода, а рабом я быть

не хочу. Я и так терпел слишком долго.

И он гордо смотрел на входивших и выходивших на остановках

пассажиров. Он чувствовал свое превосходство перед ними, чув-

ствовал свою силу. Люди будут продолжать свою серую и скучную

жизнь, будут ходить трамваи, рабы будут спешить на работу, бу-

дет идти дождь, будет скверно, мокро и холодно. А для него

всего этого завтра, даже сегодня, уже не будет. Заглушенный

ветром и дождем выстрел на морском берегу, толчок в груд - и

больше ничего. Так должны кончать смелые, которым не удалось

победить.

Я видел, что ему на самом деле легко, гораздо легче, чем

было накануне. И я радовался, потому что все это приближало

его к минуте моего торжества, т. е. торжества Великой Материи

или Великого Обмана над духом, волей и сознанием человека.

Этот момент необыкновенно интересен психологически. Чтобы

придти к нему, человек должен безусловно поверить в реальность

того, чего в действительности не существует, т. е. поверить в

реальность меня и моего царства. Ты понимаешь? Самоубийство,

это - результат безграничной веры в материю. Если человек

хоть немножко сомневается, хоть немножко начинает подозревать

обман, он не убьет себя. Чтобы убить, он должень верить, что

существуеть все то, что ему кажется.

И вот, представь себе, какая прелесть, в тот момент, когда

он уже совершил свой последний жест - нажал курок револьвера,

прыгнул через перила моста или проглотил яд; когда он сознает,

что уже все кончено и вернуться назад нельзя, у него вдруг

мелькает в сознании молния, что он ошибался, что всё не так,

что всё нужно понимать обратно, что ничего нет, и есть только

одно благо, то, которое он бросил, жизнь. Он вдруг понимает,

что сделал непоправимую глупость и судорожно ищет вокруг себя

за что схватиться, чтобы вытащить себя из этой ямы, чтобы вер-

нуть ушедший момент. Это прекрасно! Ничто не доставляет мне

такого наслаждения. Если бы ты только мог понять, что происхо-

дит тогда в душе человека, и как хочет он вернуться тогда на-

зад на один, только на один шаг.

Но, однако, я возвращаюсь к Хьюгу. На Бродуэй он вышел из

вагона, спустился на улицу и пошел в один из самых больших

оружейных магазинов. Я прочитал его мысль. Как это ни странно

но, эта мысль бывает у многих людей. Какое-то кокетство со

смертью. Он хотел купить самый лучший револьвер.

Ах, мой милый, вы нас обвиняете во многом, что с вами слу-

чается. Но если бы вы знали; насколько все это мало зависить

от нас. Возьми этот случай. Если бы я знал, чем кончится по-

купка револьвера, я от всей души посоветовал бы Хьюгу зайти в

аптеку и купить яду для больной собаки. А если бы я знал, что

ну. Вообще, я скажу тебе откровенно, никакой черт вас не раз-

берет. Иногда вы меня возмущаете до глубины души, иногда вы

мне доставляете глубокую радость, как раз в тот момент, когда

я этого меньше всего ожидаю.

Но это происшествие в магазине было одним из самых неприят-

ных в моей жизни, до такой степени я чувствовал себя глупо и

безпомощно.

Вот слушай. Хьюг вошел в магазин и спросил себе револьвер,

удобный для кармана, с хорошим боем, не очень большой, не

очень маленький, и самой новейшей конструкции. Продавец вынул

около десятка разных револьверов, и Хьюг начал внимательно

рассматривать их, как будто ему было не все равно из какого

застрелиться. Сначала я не обратил на это внимание. Обыкновен-

ное чудачество. Понимаешь, мне по моей профессии довольно час-

то приходилось присутствовать при таком выборе. Поэтому я стал

в сторонке и занялся какими-то своими мыслями. Но, наконец, я

заметил, что Хьюг выбирает револьвер что-то уже слишком долго,

и мне надоело ждать. Я подошел к нему и увидел нечто, чего уже

никак не ожидал. Хьюг был совсем другой, совсем не тот чело-

век, который вошел в магазин пять или десять минут тому назад.

Вы не понимаете этого, но мы знаем, что у каждого из вас есть

несколько лиц. Мы обыкновенно даже зовем их различно. Так

вот, представь себе, что ты вошел в магазин с одним человеком,

а через пять минут видишь, что это совсем другой. Из таких

случайностей состоит наша жизнь. Меня это ужасно разсердило.

Главное, я видел, что Мысль, которая привела его сюда и над

созданием которой я, надо сознаться, порядочно таки поработал,

сразу побледнела и съежилась настолько, что я даже с трудом

нашел ее среди целой толпы новых, толпившихся, кричавших и

лезших в фокус сознания мыслей. Я видел, что все эти новые

мысли совершенно затолкали и забили в угол мою "мысль" и по-

нимал, что все они возникли за это время, когда Хьюг был в

магазине. И, что хуже всего, все эти мысли имели совершенно

непонятный для меня технический характер. И я не знал даже хо-

рошенько, как к ним относиться.

На прилавке была навалена целая куча револьверов и магази-

нок, и Хьюг с горящими глазами и радостным оживленным лицом о

чем-то громко говорил с двумя продавцами, которые тоже, види-

мо, были заинтересованы любознательным покупателем и вытаски-

вали, и показывали ему револьверы и ружья все новых и новых

систем. Я плохо понимал, что они говорили, потому что все это

состояло из каких-то технических терминов: "отдача", "прорыв

газов" и тому подобное. Но их всех это, видимо, очень интере-

совало.

Наконец Хьюг замолчал и, сосредоточенно думая, открывал и

закрывал какую-то коротенькую магазинку, изредка только пере-

кидываясь замечаниями с продавцом. Я почувствовал, что он весь

охвачен какой-то новой мыслью, перед которой исчезало все ос-

тальное. Новое изобретение! Можешь себе представить? Что-то

возникло в его уме! за эти несколько минут, и это ч т о-т о

победило ту мысль, с которой он сюда пришел, и все его прек-

расные решения. Когда я постарался разобрать, в чем было де-

ло, я ничего не понял. "Уничтожение потери газов" и "утилиза-

ция отдачи", вот были две главные мысли, как колеса вертевшие-

ся в его уме и притягивавшие к себе различные другие техничес-

кие соображения, формулы и расчеты. Ты понимаешь, все это -

совершенно не моя специальность. Я понял только, что дело идет

о какой-то новой системе револьвера или ружья. Конечно, я не

могу быть вполне равнодушным к изобретениям в этой области.

Это всегда меня сильно интересует. Только я мало верил энту-

зиазму Хьюга. Он постоянно увлекался, а после оказывалось, что

все дело выеденнаго яйца не стоит. И меня очень огорчала пере-

мена в настроении Хьюга. Потому что, как я тебе уже говорил,

мне нравилось его решение. Он был близок к очень красивому

прыжку вниз, в неизвестность. И я чувствовал, что пока он бу-

дет кувыркаться в безвоздушном пространстве, я заставлю его

душу наизнанку вывернуться от тоски и от отчаяния. Это всегда

очень смешно! Но с другой стороны я не мог не отнестись сочув-

ственно к его новой мысли. Это был не измеритель скорости па-

ровозов! И я понимал, что этим стоит заняться. Но тут я нат-

кнулся на стену. Да, вы люди иногда черезчур хитры для меня.

Как я ни старался проникнуть в мысли Хьюга, я ничего не мог

разобрать в них, кроме какого-то стержня со спиральной пружи-

ной, который почему-то был необыкновенно важен.

Пойми мое положение.

Если бы Хьюг задумывал что-нибудь интересное само по себе,

ну, подделать завещанье, обольстить невинную девицу, бросить

бомбу в театре, я мог бы ему помочь и очень реально. Но тут, в

этом стержне со спиральной пружиной не было совершенно ничего,

как бы это лучше сказать... эмоционального. Это была деталь

нового изобретения и больше ничего. Никакого преступления

здесь не было. А я становлюсь деятельным только тогда, когда

дело пахнет хоть маленьким преступлением. Мне стало ясно, что,

очевидно, я обречен на полнейшую пассивность, хотя в то же

время я видел, что новая идея Хьюга, может быть, окажется

очень продуктивной даже с точки зрения преступления. Этот слу-

чай рисует тебе положение, в котором я часто оказываюсь пос-

леднее время. Очень многое совершается без меня и помимо меня.

Вы стали для меня слишком хитры. В доброе старое время я все

знал и предвидел заранее. А теперь прогресс техники часто сби-

вает меня с толку.

Ну, хорошо, в конце концов, Хьюг купил револьвер, патро-

ны, положил все это в карман и вышел из магазина.

Но я видел, что он вышел уже совершенно иначе, чем вошел.

Ты не понимаешь этого или, если и понимаешь умом, то все рав-

но не можешь видеть. Но мы видим, что в каждом случае жизни

человек идет различно. И тот, кто решил застрелиться идет со-

вершенно иначе, чем тот, кому пришла в голову мысль о новом

изобретении. Долго рассказывать это. Но для нас даже смешно

говорить в этих двух случаях одно и то же слово идет.

Буду продолжать. Мне было очень грустно смотреть на Хью-

га в его новом виде. Выйдет что-нибудь интересное из его изоб-

ретения или нет, я тогда не мог знать, а тут уже явно от меня

ускользал очень любопытный случай. Знаешь, я всегда рассуждаю,

что лучше синица в руке, чем журавль в небе. Это моя любимая

поговорка.

Хьюг вышел на улицу. Весь ум его был занят новыми мыс-

лями, появившимися и жужжавшими, как рой пчел. Но по странной

черте, свойственной людям сильной воли, Хьюг все-таки напра-

вился туда, куда решил.

И я невольно подумал:-кто знает? Нужно посмотреть до

конца. Иногда бывает, что человек, вырастивший в себе мысль о

самоубийстве, стреляется или вешается тогда, когда исчезли все

причины, приведшие его к этой мысли. Просто это делает уже са-

ма Мысль, которая уже стала самостоятельной и подчинила его

Вечерело, солнце только-только зашло за горизонт.
Темно красный цвет заката убедил сталкера сидящего у костра на южной окраине Военных Складов о том, что ночью прольется много крови.
Среди сталкеров, людей бороздящих простор опасной Зоны, Зоны отчуждения возникшей вокруг Чернобыльской АЭС, ходили различные легенды и мифы.
Поверье о закате кровяного цвета было, чуть ли не самым актуальным.
Сталкеры верили, что когда увидят алый закат то быть беде.
И быть большой беде! Противно пискнувший ПДА заставил сталкера встрепенуться.
- Внимание! До выброса 15 минут! – противным компьютерным голосом заявил КПК - Твою мать! Что это за хрень? – тишину сотряс раздраженный хриплый голос.
*спустя 3 минуты* Сталкер Питон бежал к деревушке расположенной левее ”дороги” аномалий.
Если верить слухам, то там несколько выбросов назад образовалась ”семейка” крупных кровососов.
И вот сталкер уже задыхался.
Небо стало ярко алым, вдали уже угадывались очертания домов, но добежать до них он явно не успевал.
Жуткий гром и молнии начали настигать его.
Гром, который до этого казался слишком уж отдаленным начал настигать несчастного.
Силы начали покидать его, он уже мысленно попрощался со всеми, как вдруг все стихло.
Яркий свет ослепил его.
Исчезло чувство страха и обреченности.
- Где я? Это что рай? – спросил он сам у себя.
Он был одиноким человеком и часто разговаривал сам с собой.
Ответа не последовало.
Постепенно он смог рассмотреть, что находиться на поляне среди девственного соснового леса.
Не почувствовав привычной тяжести на плечах он подумал что сбросил рюкзак на бегу.
Оружия так же не было.
Внезапно он увидел силуэт.
Но это было не больше чем мимолетное видение.
Почувствовав присутствие у себя за спиной (за время пребывания в зоне у многих вырабатывается способность видеть не только глазами) он обернулся.
Его взору предстал странный человек в черном плаще и солнцезащитных очках.
Вся одежда на нем была черная за исключением волос.
Человек стоящий перед ним был блондин.
- А человек ли? – подал голос незнакомец.
Его голос был отвратительно нежным.
Таким голосом палачи издеваются над своими жертвами, обещая обработать раны зеленкой.
– Это риторический вопрос…Можешь не отвечать! Я привык развлекать себя сам, и не фильтровать мысли, часто давая им выйти, наружу минуя мозг.
- Кто вы? - О, этот вопрос задает мне каждый! – он ”наслаждался” каждым словом, говорил медленно и с чувством собственного превосходства – Не буду отвлекаться на всякие религии и произведения писак! Буду, краток, я – Дьявол.
Реакцию Питона невозможно описать.
А вот реакцию его собеседника описать вполне реально: Он наслаждался теми гримасами, что сменяли друг друга на лице сталкера.
- О да! Все это действительно существует! Есть творец, и есть я! Есть Рай, и есть Ад! – объяснил незнакомец, Питону правильно трактовав его гримасы.
- Значит, для меня все закончилось? – спросил сталкер - Нет! Перед своей смертью многие оказываются здесь! Признайся, в свои предпоследние секунды хотел все вернуть? Хотел продолжить жить, но по другим правилам? – собеседник поедал несчастного глазами – И вот ты здесь! Если ты откажешься от моего предложения я отправлю тебя обратно в Зону и ты переживешь свою последнюю секунду.
- Куда я попаду? В Рай или в Ад? – спросил питон - А это еще друг мой не известно! - То есть если я сейчас продам тебе душу… - Нет, стой дружок! О душе разговора не было! Если ты сейчас дашь клятву творить зло, то тогда… - Творить зло? – удивился сталкер Собеседник питона засмеялся: - Да пошутил я! Душа мне твоя нужна! Эх все вы смертные знаете…Да только верить отказываетесь.
Я даю тебе шанс сменить свою жизнь.
Ты проживешь до глубокой старости, если повезет, и преспокойно умрешь.
А там – он показал своим непропорционально длинным пальцем в землю – тебе выжжет мозг.
Выбирай.
- Хорошо! Я согласен! – недолго раздумывая, сказал сталкер - Без проблем! – Дьявол махнул рукой, и все померкло.
Питон очнулся в Лазарете ”Свободы”.
- Очнулся парень? Ты невероятно везучий раз выжил после выброса! – протараторил медик *Несколько месяцев спустя* Питон мирно лежал с бутылкой водки в обнимку в одном из домов на ”Кордоне”.
Ему снились сны о спокойной жизни вне Зоны, и о его будущем.
Этим вечером он долго не мог заснуть ведь тот разговор не давал ему покоя.
Поступил ли он правильно? Лишь бутылка водки помогла ему заснуть.
По сохранившейся крыше мерно "стучал” успокаивающий звук дождя.
А в темном небе над Зоной вновь зарождался Выброс…

Разговор с дьяволом

Из «Разговоров запросто» Эразма Роттердамского можно узнать о том, что «дьявол лёгок на помине», и эта фраза вполне наглядно показывает власть имени. Имена действительно обладали магией. Имена могли влиять на ход событий. Имена заставляли демонов выйти из ада. Чтобы узнать истинное имя демона, нужно было знать тайное имя, заставляющее его повиноваться. Впрочем, здесь мага ожидала проблема. Переменчивым был не только внешний облик Мефистофеля, но и его имя.

В «народной книге» о Фаусте этот демон впервые появляется под именем Mephostophiles. Такая же форма имени была использована в «Вольфенбюттельской рукописи», опубликованной примерно в 1580 году. Это написание впервые появилось в английском переводе книги Шписа, выполненном автором с инициалами P.F., и использовалось до 1755 года. В пьесе Марло о докторе Фаусте издания 1604 года демона зовут Mephastophilis, а в издании 1616 года – Mephostophilis. В приписываемых Фаусту магических текстах мы встречаем Мефистофеля, Мефистофилеса, Мефистофилуса и Мефистофелиса. Другие формы, в том числе Мемостофиль, Мегастофиль и Мефостофиль, встречаются в кукольных пьесах и легендах, написанных в период с XVI по XVIII век. Всего известно не менее 19 вариантов написания этого имени{174}.

Несмотря на обилие вариантов, ни один из которых не выглядит удачным (в основном из-за пренебрежительного отношения к орфографии в прошлые века), это имя использовалось и продолжает использоваться в колдовских заклинаниях. Но кто или что такое Мефистофель? Возможно, это имя кажется загадочным, но на самом деле не несёт никакого смысла? Гёте, чьё творчество тесно связано с легендой о Фаусте, в 1829 году писал Карлу Цельтеру, что ничего не знает о значении и происхождении имени Мефистофель. Но имя важно не само по себе. Оно содержит определённые указания, даже если не верить, что знание правильного имени помогает вызывать духа из его бездонного логова.

Существуют интересные теории о лингвистических корнях составных частей этого имени. Недавно я прочитал о том, что оно родилось в Древней Месопотамии и пришло к нам из Греции. То же самое говорил первый исследователь, занимавшийся с этой проблемой. В 1599 году Видман выдвинул предположение о, как он выразился, «персидском» происхождении имени Мефистофель. Однако, как выясняется, этот след был ложным.

Общим для многих имён так называемых демонов оказывается то, что они происходят из пантеона языческих богов, особенно это касается имён, отличных от древнееврейских. Так мы находим филистимлянского бога Баал-Зебула, «князя Баала», центром почитания которого был город Екрон. Кстати, евреи высмеивали этого бога, называя Вельзевулом (то есть «князем нечистых»), или умышленно искажали имя и называли его Баал-Зебубом (то есть «повелителем мух»), что было указанием на древнее ханаанское божество. Ещё одного ближневосточного бога по имени Берит мы встречали ранее в заклинаниях из «Кодекса 849»: Баал-Берит, «князь соглашений». Сходным образом имя демона Асмодея, упомянутого в одном из апокрифических Евангелий, в «Книге Товит», на самом деле является искажением имени древнеиранского божества Аэшма-Дэва.

Хотя мы не находим бога по имени Мефостофилес или Мефистофелес, в римской мифологии можно встретить богиню по имени Мефитис. В сонме богов Мефитис отвечала за такую неприятную задачу, как «предотвращение зловонных испарений». В современном языке это имя сохранилось в английском слове mephitis, означающем «зловоние, ядовитые испарения», а также в научном названии скунса, Mephitis mephitis. Предположение о том, что Мефистофель каким-то образом получил имя богини Мефитис, выглядит интересным, поскольку считается, что демонические духи проявляют себя зловонием. Однако, судя по источникам, появление Мефистофеля не сопровождалось какими-либо конкретными запахами. Добавив к «мефитис» в качестве окончания греческое слово «филос» (что может означать друга или любовника), получаем термин, означающий что-то вроде «друга зловония». В 1836 году Вебер (W. Weber) писал, что это имя обозначает тварь, восставшую из ада и источающую неприятный запах. Как бы мы ни интерпретировали эту вполне правдоподобную версию, ясно одно: «мефитис» не равно «Мефосто-».

Если в книгах по магии упоминается тысяча или более имён духов, то для чего придумывать ещё одно? Магия всегда совершалась с использованием традиционных заклинаний и древних имён. В магии всегда использовались забытые языки. Стремление к аутентичности связано с желанием использовать первоначальные слова того языка, на котором Адам произносил названия растений и животных, – потому, что изначальный язык, как считалось, пронизан самой сутью вещей. Здесь слово перестаёт быть знаком: по сути, слово становится всем миром. Хотя неподготовленным людям кажется, что магические имена нужны лишь для создания внешнего эффекта, на самом деле это не так.

«Мефостофилес», как и все вариации этого имени, – это вовсе не имя одного из духов древности. Достойно особого упоминания то, что имени Мефистофель нет в адской иерархии Вира, изложенной в его фундаментальной работе 1577 года «Псевдомонархия демонов». Это имя впервые появилось в XVI веке, исключительно в связи с Фаустом и только в легендах и вторичных источниках. Первое упоминание Мефистофеля помимо «народной» книги о Фаусте было сделано лишь в 1597 году немецким драматургом Якобом Айрером. Напрашивается вывод, что Мефистофель – не имя настоящего духа, не имя одной из древних или грядущих сил, а всего лишь выдумка писателя. Однако это имя может иметь некое, возможно, особое значение, раз его придумали намеренно.