Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Как встречали страна, ставропольцы Христово Воскресение в том далеком революционном 1917 году? Светлый праздник пришелся тогда на 2 апреля (по старому стилю).

1", "wrapAround": true, "fullscreen": true, "imagesLoaded": true, "lazyLoad": true }">

Весна 1917 года – особое время в жизни страны. Сбылась мечта: « Долой самодержавие!». 2 марта император Николай II подписал Манифест, в котором отрекся от власти. Творческая и мыслящая Россия переживала эйфорию. Эти настроения поэтесса Зинаида Гиппиус выразила в стихотворении « Юный март», не раз той весной опубликованном. Вот ее строки о красном флаге:

Цвети меж домами веселыми,

Наш гордый, наш мартовский мак!

Со всей мощью своего дарования пел « Марсельезу» в те дни Федор Шаляпин не только в театре, но и на заводах, и даже в Бутырской тюрьме.

Февральская революция 1917 года происходила в дни Великого поста. У опьяненных радостью участников и очевидцев она нередко вызывала ассоциацию с Пасхой. Это зафиксировано в дневниках, воспоминаниях того времени, впоследствии нашло отражение в литературе. Современники сравнивали революцию с « возрождением», « воскресением» России, писали о празднике « великого двойного Воскресения». Часто и ритуалы Пасхи использовались для выражения отношения к происходящему. Даже поздравления с праздником носили в тот год политический характер. Беспечная радость свободы, соединенная с пасхальной радостью, нашла свое отражение даже в поздравительных открытках, выпущенных в марте 1917 года. К примеру: солдат и рабочий жмут друг другу руки над большим пасхальным яйцом, при этом в лучах восходящего солнца написано мелким шрифтом « Христос воскресе!», а на красном яйце покрупнее: « Да здравствует Республика!». Или еще: на красном яйце начертаны слова « Свобода России», о которой кричит петух, гордо стоящий сверху, а в правом углу скромно: « Христос воскресе». Вот такой невероятный симбиоз. Красный цвет революции воспринимался как цвет пасхальный. Так, в дни Февральской революции символы православной Пасхи « революционизировались» и выражение « красная Пасха» приобрело новый смысл. Пройдет всего несколько лет, и к середине 1920-х годов со словосочетанием « красная Пасха» станут ассоциироваться антипасхальные сборники и издевательские инсценировки « комсомольские пасхи».

А пока Пасха 1917 года. Марина Цветаева написала стихотворение « Царю – на Пасху». Арестованный Временным правительством император находился тогда вместе с родными в Царском Селе. О царской семье мало кто вспоминал, она будто и вовсе перестала существовать после переезда в Александровский дворец. Марина Цветаева относилась к той части интеллигенции, которая не приветствовала отречение царя, оно не было ею понято и принято. Поэт с упреком бросает:

Христос Воскресе,

Вчерашний царь!..

Ваши судьи -

Гроза и вал!

Царь! Не люди -

Вас Бог взыскал.

Но нынче Пасха

По всей стране,

Спокойно спите

В своем Селе.

Не видьте красных

Знамен во сне.

В более зрелом возрасте Марина Ивановна придет к иным воззрениям. А сейчас, как бы спохватившись, на третий день Пасхи выдохнет знаменитое « За Отрока – за Голубя – за Сына…», где пророчески вспомнит убиенного царевича Димитрия, выразив надежду на то, что « крестьянская Россия» не станет наказывать сына за грехи отца.

Кстати, сохранилась пасхальная открытка цесаревича Алексея, подаренная лучшему другу Николаю Деревенко. На ней детский мотив: из открывшегося яйца выскочили милые зайчата. Надпись гласит: « 2 апреля 1917. Воистину Воскресе! Твой Алексей». Николай был сыном лечащего врача наследника – лейб-хирурга В.Н. Деревенко. Хотя Коля был на два года младше и далеко не царских кровей, это не мешало тесной дружбе между мальчиками.

В провинциальный Ставрополь известие о падении монархии пришло 3 марта. Жители же города узнали о судьбоносном событии только 5 марта из прессы. Газета « Северокавказский край» поместила на своих полосах Манифест об отречении Николая II от престола, обращение Временного комитета Государственной Думы к населению и армии, информацию об аресте старого Министерства, телеграммы председателя Госдумы М.В. Родзянко. В обращении « К гражданам Ставрополя» писалось: « Обстоятельства чрезвычайной важности, изложенные в телеграммах, побуждают учредить в городе Особый общественно-народный орган. Задачи этого органа: охрана общественной безопасности граждан, содействие обороне страны и поддержание спокойствия и жизнеспособности тыла…». Интересно, что в колонке « Местная жизнь» сообщалось: « Обнаружилось, что в этот исторический момент наша почтовая контора держала у себя телеграммы петроградского агентства, не сдавая редакции с 1 марта». Налицо растерянность местного руководства. Последний ставропольский губернатор князь С.Д. Оболенский созванивался с центром, не решаясь дать добро на публикацию сведений о событии, поразившем всех как гром среди ясного неба.

6 марта в Ставрополе на собрании в зале городской Думы был избран Комитет общественной безопасности (КОБ). Он образовался из представителей Городской Думы, земства, Союза земств и городов и еще 24 организаций и учреждений. При наличии разного рода разногласий КОБ имел одну общую задачу – поддержку Временного правительства. Как в Петрограде революция выдвинула две борющиеся силы – Советы и Временное правительство, так и в Ставрополе почти одновременно с Комитетом общественной безопасности был организован Совет рабочих и солдатских депутатов.

10 марта социал-демократами (меньшевиками) и социал-революционерами (эсерами) был устроен митинг, на нем присутствовали 500 человек. Митингующие послали телеграмму М.В. Родзянко, в котором видели « видного организатора переворота, открывавшего рабочему классу широкую возможность осуществления своих конечных задач».

Как и повсюду в стране, жители Ставропольской губернии встретили революционные события по-разному. Одни ликовали, поздравляя друг друга с революцией, свободой. Другие, соглашаясь с необходимостью преобразований, отрицательно отнеслись к отречению императора, предвидя начало большой и страшной смуты. Ведь уже весной на солдатских митингах раздавались лозунги « Долой войну капиталистическую, да здравствует война гражданская!».

К празднику Христова Воскресения революционные страсти, будто перед грозой, поулеглись. Губернатор С.Д. Оболенский сдал управление прибывшему из Петрограда губернскому комиссару Временного правительства Д.Д. Старлычанову. Новый глава губернии в газетах, листовках, расклеенных по городу Ставрополю, призывал соблюдать законы, пока им на смену не пришли новые.

В отличие от Петрограда, где по приказу № 1 Совета рабочих и солдатских депутатов вводилось равенство чинов и отменялось титулование офицеров, несмотря на революционные настроения местного гарнизона Ставрополя, в армии продолжали отдавать честь. Все ведомства в городе работали, заседала городская Дума.

Тем временем продолжалась уже не популярная Первая мировая война, и Ставрополь, как и весь Северный Кавказ, был наводнен ранеными. В пасхальные дни с концертами в госпиталях перед ранеными выступали учащиеся ставропольских гимназий. Не бездействовали общественные организации. В частности, Ставропольский дамский комитет при Красном Кресте продолжал заниматься сбором пожертвований, проведением благотворительных вечеров, пополнением библиотек для раненых воинов. Как и прежде, к Пасхе 1917 года на передовые позиции для солдат-ставропольцев были отправлены подарки с предметами первой необходимости (бумага, карандаши, спички, табак). В ходу были пасхальные открытки с военной символикой.

Ставропольский обыватель, наверное, вспоминал в эти дни былое изобилие напитков и деликатесов, которые рекламировались в местных газетах. О днях Пасхи ностальгически писал в своем рассказе « Китеж» ставропольский писатель И.Д. Сургучёв (февральские события 1917 года Илья Дмитриевич встретил в Ставрополе): « …С искушением поглядывают все на роскоши пасхального стола: эффектные куличи выпечены из нольной муки и распространяют запах ванили и кардамона… На большом подносе установлена батарея: водка с еще не нарушенной белой головкой; удельное вино № 21 и № 26; коньяк Шустова « Золотой колокол»; цинандали князя Андронникова; рислинг Токмакова и Молоткова; вишневка Штритера и рижский бальзам; фруктовые воды Ланина и местное пиво Салиса и Антона Груби.., пустяки, конечно, но все это сидит в памяти, в каком-то левом углу черепа, и записано, как на граммофонной пластинке…». Рассчитывать на такое разнообразие, конечно, не приходилось, но разговляться ставропольцам еще было чем (прилавки магазинов стали пустеть к лету).

В праздник Христова Воскресения 1917 года звонили несравненные колокола ставропольских церквей. Слушая этот перезвон колоколов, возвещающий Воскресение сына Божиего, веря и надеясь, ставропольцы не ведали, какие трагические события их ждут впереди.

Гражданская война, голод, начало преследования Церкви… Кто и как праздновал Пасху в одну из самых страшных эпох в истории нашей страны? Кто и зачем пытался сделать так, чтобы народ навсегда забыл о Воскресении?

Красный значит революционный

О том, как праздновалась Пасха в России в дореволюционные времена, можно судить хотя бы по классическому описанию Ивана Шмелева в знаменитом романе «Лето Господне». В полночь начинался праздничный перезвон на колокольне Ивана Великого, к нему подключались колокола храма Христа Спасителя, а затем «малиновый звон» разливался по всей Москве. По всей Москве звонили колокола – это была такая красота, которую сегодня даже не знаешь с чем сравнить!

Несколько дней продолжались широкие торжества с участием царской четы и других высокопоставленных чиновников. Все это делало праздник поистине всенародным.

Февральская революция 1917 года пришлась на Крестопоклонную неделю Великого поста. В эти дни в храмах пели тропарь: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному императору нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство». Но, как только свершилась революция, Синод заменил эти слова на новые: «…Победы благоверному Временному правительству на сопротивныя даруя». Иногда это сокращалось до «благовременного правительства», что звучало довольно двусмысленно, но в атмосфере тогдашней эйфории это мало кто замечал.

Пасха в 1917 году выпала на 2 апреля по старому стилю (15 апреля по новому). Временное правительство всячески старалось отождествить революцию с пасхальным красным цветом – торжественным, праздничным. Не пройдет и года, и большевики станут противопоставлять революцию и Пасху, а вот Временное правительство пыталось воспользоваться Пасхальным торжеством, вписаться в него, сделать его «своим».

Этот же мотив нередко звучал и в проповедях. Священнослужители – например, архиепископ Омский Сильвестр (Ольшевский), архиепископ Пермский Андроник (Никольский), епископ Уфимский Андрей (Ухтомский) – критиковали не столько царский режим, сколько Синодальный период, когда Церковь оказалась встроена в систему институтов государственной власти. А особенно часто и недобрым словом поминали Григория Распутина. Этот, как тогда говорили, «лжестарец» был в общественном сознании фигурой более страшной, чем любые царские министры, он серьезно дискредитировал церковный авторитет. И в риторике некоторых проповедников Пасхальные торжества 1917 года иногда совмещались с освобождением от Распутина, с момента убийства которого не прошло еще и полугода.

Через год-два все уже было иначе.

«Эксплуататорский праздник»

В один из послепасхальных дней 1918 года, 22 мая, в Москве произошло чудо – в день памяти Николая Мирликийского на Никольской башне Кремля открылся его надвратный образ. После событий октября 1917 года, когда в Москве шли уличные бои и красная гвардия стреляла шрапнелью по Никольским воротам, эту икону называли еще «Никола расстрелянный». Она была сильно повреждена, и ее завесили красной материей – словно и нет ее. А в день памяти Николая Чудотворца материя разорвалась и лик святителя Николая приоткрылся – это событие описали многие свидетели и официально зафиксировала Патриаршая канцелярия. Многие восприняли это как Пасхальное чудо, стихийно организовался большой крестный ход от Никольской улицы до Красной площади. Новая большевистская власть ничего не смогла с этим поделать.

А вообще, и в 1918-м, и в 1919-м и даже в 1920 году перед советской властью стояло такое множество проблем, связанных с Гражданской войной, с голодом, с разрухой, что до запрета празднования Пасхи просто не доходили руки. Да и цели такой – запретить – не ставилось. Старались не «запрещать Пасху», а разъяснять «темным», как считалось, крестьянам и рабочим «подлинный», «эксплуататорский» смысл этого праздника.

Главным идеологом борьбы с религией был сам Ленин. И ставку он делал именно на агитационно-пропагандистскую работу. Если религию просто запретить, то это, наоборот, привлечет к ней интерес, считал он, тем более что русский человек традиционно склонен сочувствовать тем, кого притесняют. Поэтому Ленин призывал не давить на верующих и не создавать церковникам ореол гонимых, а показывать, что Церковь не заслуживает жалости, что вся религиозная деятельность – не что иное, как одурманивание народа. Надо сделать все для того, чтобы люди сами перестали ходить в храм, считал Ленин.

Наиболее деятельными его помощниками по части агитационной работы были нарком просвещения Анатолий Луначарский, председатель ВЦИК Михаил Калинин, председатель Главполитпросвета Надежда Крупская.

Очень показательны советские плакаты времен Гражданской войны. Там всюду изображены (в разных сочетаниях) четыре главных классовых врага трудящегося народа: капиталист, царский генерал, помещик (как вариант – кулак) и непременно – поп.

Пасхальная страда агитатора

Партийные печатные органы того времени – газеты «Правда», «Известия» –внушали читателям, что Церковь – это крупный собственник, изымающий у населения доходы под видом платы за участие в таинствах, за требы. Писали, что Церковь пользуется невежеством простых людей, а на самом деле ничем не отличается от прочих эксплуататоров трудящихся.

Но газеты были рабочим инструментом прежде всего для самих агитаторов и пропагандистов: ведь огромная часть населения Советской России была попросту неграмотной (по данным переписи 1920 года, которая проводилась лишь в отдельных частых страны, читать не умели 44,1% опрошенных). Агитаторы изучали пропагандистские материалы, потом ехали по деревням и устраивали там собрания и митинги, а после отчитывались перед местными партийными ячейками о том, сколько мест они объехали и сколько было народу. Чем ближе была Пасха, тем активнее работали пропагандисты.

В партийных сводках за апрель 1919 года (а Пасха в тот год была 21 апреля) – сотни сообщений об отправке в разные села и города агитаторов и пропагандистов. Они направлялись туда с поручением разъяснять людям «ошибочность» праздника Пасхи, показывать разные научные опыты, химические эксперименты и т. п., чтобы народ отказывался от «дремучих» верований в Воскресение Христово и усваивал новые, советские традиции.

Время от времени о Пасхе вспоминали даже красноармейцы – случалось, что на Страстной или Пасхальной седмице кто-то из них заходил в храм поставить свечку. О таких случаях предписывалось немедленно доносить комиссарам, которые следили за морально-нравственным обликом солдат. Какая Пасха, когда красные командиры запрещали бойцам даже носить нательные кресты! Известны случаи, когда красноармеец попадал в плен – например, к Врангелю, и тот предписывал выдать ему нательный крест!

Это был разительный контраст с традициями царской армии, где на Пасху все солдаты и офицеры христосовались друг с другом, получали куличи и яйца, а некоторые воинские части объезжал и лично поздравлял сам император.

Первомай вместо Пасхи

В 1919 году сразу за Пасхой следовал Первомай – международный день трудящихся, праздник, который российские революционеры переняли в свое время от социал-демократических движений США. Его-то и попытались большевики предложить народу в качестве альтернативы Пасхи.

Любопытно, что еще в начале 1900-х годов, когда лидеры революционных движений собирали рабочих на нелегальные тогда «маëвки», они часто маскировали их под Пасхальные гуляния. Тем более, что происходили они, как правило, в один из послепасхальных воскресных дней.

Официально Первомай впервые отпраздновали в мае 1917 года, еще при Временном правительстве. Это был единственный раз, когда два праздника – Пасху и Первомай – попытались отождествить. У большевиков стратегия была уже иной – переключать внимание людей с Пасхи на Первомай.

Такая политика принесла свои плоды, хотя и не сразу.

В 1918-1919 годах количество прихожан в храмах даже увеличилось! Многие из тех, кто давно не захаживал в церковь, теперь стали ходить. Жизнь становилась все более тяжелой и опасной: к голоду, репрессиям, катастрофам на железных дорогах добавилась еще братоубийственная гражданская война – и люди пошли в храмы, следуя естественному душевному порыву.

Но атеистическая пропаганда влияла на молодежь, еще не очень устойчивую в своих представлениях и взглядах. Значительная часть молодежи держалась левых настроений и легко верила, что все происходящее в храмах – это ложь и обман. На них-то в основном и была рассчитана агитация.

Пасха без колокольного звона

Совсем без запретов, впрочем, дело не обошлось. Со временем власти стали ограничивать и даже запрещать колокольный звон, крестные ходы и другие формы Пасхальных торжеств.

В 1918 году был запрещен набатный звон под предлогом того, что с его помощью священники могут подавать сигналы белогвардейцам или созывать народ на восстания против советской власти. В это время власти уже в массовом порядке закрывали храмы, территории и здания которых были объявлены собственностью местных советов. Нарастали репрессии в отношении священников. В этих условиях они уже и сами опасались привлекать внимание к храму колокольным звоном или крестными ходами. Даже обращаться к прихожанам с проповедью становилось все более рискованным делом…

С 1918-1919 годов массовый характер приобрела кампания по вскрытию мощей. Пик ее пришелся как раз на весну 1919 года и оказался «приурочен» к Пасхе. Власть старалась принизить значение «праздника праздников», показать бессмысленность веры в воскресение мертвых.

Однако плоды этой политики оказались противоречивыми. Например, из отчета о вскрытии мощей преподобного Александра Свирского видно, что люди, присутствовавшие во время вскрытия, в массовом порядке подходили и прикладывались к мощам – эффект получился прямо противоположный задуманному! Нечто подобное произошло и при вскрытии мощей преподобного Сергия Радонежского в Троице-Сергиевой Лавре.

И все же со временем Пасхальные торжества становились все более и более «камерными». Постепенно Пасха превращалась в событие внутренней жизни конкретного прихода, изолированное от внешнего мира. А это вполне соответствовало стремлению властей к тому, чтобы церковная жизнь была отделена от жизни общества и страны. Мало-помалу большинство стало считать, что Пасха – это праздник из прошлого. А молодежь все чаще предпочитала Первомай – тем более, что к нему не нужно было как-то специально готовиться, поститься и ходить на исповедь.

«Христос Воскрес – и Россия воскреснет»

Совершенно противоположная ситуация складывалась на тех территориях, которые контролировались белым движением, – в некоторых южных губерниях, в Сибири, на Дальнем Востоке. Там Пасха воспринималась не просто как «праздников праздник», а как знак скорого возрождения России. Торжество наполнялось новым смыслом: «Христос Воскрес – и Россия воскреснет!» С такими заголовками выходили газеты, издававшиеся на этих территориях. Они сообщали, как на фронт бойцам доставляют пасхальные подарки, как перечисляют пожертвования для победы белых армий. Белые власти поощряли широкие крестные ходы, по масштабам зачастую превосходившие те, что совершались до революции. Люди, сохранившие верность православию, воспринимали каждую Пасху как залог того, что Россия должна возродиться. Один из таких многотысячных крестных ходов прошел в Омске, который в 1919 году стал «белой столицей». В нем принимало участие не только все духовенство омских храмов, но и министры колчаковского правительства и сам адмирал Колчак.

Конечно, и белое движение было разнородным. Митрополит Вениамин (Федченков) описывал неприглядные стороны жизни белого казачества – пьянство, разгул. Но те же самые казаки устраивали крестные ходы, освящали оружие, заложили храм в Новочеркасске. В разных ситуациях одни и те же люди часто вели себя абсолютно по-разному. Они поступали по пословице «Что имеем, не храним, а потерявши, плачем».

В «Хождениях по мукам» Алексея Толстого есть характерный эпизод: войска Деникина возвращаются на Дон после второго кубанского похода, застают Пасху – и что же? Весь штаб, все генералы и офицеры без исключения собираются в храме и участвуют в пасхальном богослужении.

С особым чувством праздновали Пасху и в эмиграции. Даже эсеры и меньшевики, люди крайне левых взглядов, оказавшись на чужой земле, начинали воспринимать Пасху как свой праздник. Вспомним судьбы матери Марии (Скобцовой) или Ильи Фундаминского, бывших эсеров, ставших в эмиграции активными деятелями Православной Церкви, участвовавших в движении Сопротивления и причисленных некоторыми Церквами к лику святых.

Особым смыслом наполнялись и дни памяти святых – таких, например, как Сергий Радонежский или Александр Невский, храмы в честь которых были в Париже. Выходцы из белогвардейских частей привычно праздновали дни святых покровителей их полков – Георгия Победоносца, Николая Чудотворца.

А Пасха была праздником всеобщим, она объединяла всю эмиграцию, всех русских людей и воссоединяла их с родиной, на которую они рассчитывали вернуться. Они заказывали в типографиях в огромном количестве специальные пасхальные открытки с российскими пейзажами, видами московского Кремля, изображениями православных храмов, памятника Минину и Пожарскому… Обложки апрельских номеров военного журнала «Часовой», который с 1929 года издавался в Париже, а затем в Брюсселе, традиционно несли образы «воскресающей России».

Впоследствии Запад принял еще несколько волн русской эмиграции. Но именно для эмигрантов, покинувших Россию в первые годы советской власти и заставших еще дореволюционную жизнь, Пасха стала символом грядущего и, увы, нескорого возрождения их родины.

В марте 1917 года события в России происходили так стремительно, что многие люди просто не успевали понять, что творится. Значительная часть общества встретила революцию с восторгом. Но были, конечно, и другие. Те, что испытывали тревогу и страх. Инстинкт самосохранения заставлял тех, кто не принял новой власти, подстраиваться под мнение большинства. Оказаться «чужим» среди возбужденной, часто агрессивной, толпы было небезопасно для жизни.

Один из самых видных военных врачей русской армии Василий Кравков (1859 - 1920) сто лет назад записал в дневнике:

В связи с переворотом и изменившимся строем жизни многие не уяснили линию своего поведения и пользуются предоставленной свободой на свой лад. Были раньше холуи царские, а теперь не оберешься холуев презренной черни, явочным порядком захватывающих себе вкусные кусочки и теплые местечки.

На фоне политических потрясений, эмоциональной отдушиной для людей в эти дни сто лет назад было ожидание праздника православной Пасхи. Известные российские поэты и писатели пытались найти связь между революцией и сакральным смыслом пасхальных торжеств. Той далекой весной появилась необычная пасхальная открытка, на которой солдат и рабочий жмут руки друг другу. В лучах восходящего солнца надпись «Христос Воскресе», а на красном пасхальном яйце лозунг: «Да здравствует Республика!».

В 1917 году Православную Пасху отмечали 2-го апреля (все даты приведены по старому стилю). Первые продавцы вербы появились на улицах Томска 23 марта. Пушистая веточка стоила одну копейку. Как всегда вырос спрос на яйца – цены поползли вверх.

Настроения среди томского городского духовенства были далеки от праздничных. На протяжении нескольких дней священнослужители вели бурные дискуссии не только по вопросам церковно - приходской жизни, но и по существу политического момента. Заседания проходили в зале домовой архиерейской церкви (ныне здание Томского областного краеведческого музея). На собраниях присутствовало более 60 священников и преподавателей духовных училищ.

Казалось, что поводов для политических разногласий у местного духовенства быть не могло. Еще в начале марта епископ Томский и Алтайский Анатолий (в миру Алексей Каменский) публично заявил о поддержке Временного правительства. Часть священников не ограничилось формальным признанием новой власти. Инициативная группа составила «Декларацию томского духовенства к духовенству Томской епархии». Документ был опубликован в газете «Сибирская жизнь». Приведу выдержки этого любопытного текста:

Ничем иным, как действием Благого Промысла, свершилось на Руси великое событие: из мрака угнетения и рабства наша родина вышла на путь обновленной жизни. Как радостный пасхальный звон звучит повсюду гимн свободе, равенству и братству. Духовенство не может умолчать, что новый строй приветствуется нами всей душой. На протяжении веков мы больше всех терпели унижение со стороны старой власти (sic!). Бесправие и произвол царили в нашем ведомстве и приучили нас молчать даже тогда, когда и камни должны были заговорить.

Епископ Томский и Алтайский Анатолий отказался подписать «Декларацию...» в такой редакции. Самые скандальные события произошли на заключительном, третьем собрании. Оно проходило в закрытом режиме. Главным действующим лицом в прениях о политической ситуации в стране стал профессор богословия Томского университета Иаков Галахов (1865 - 1938).

Иаков Галахов был известным церковным деятелем, писателем - богословом. Являлся членом томского научного общества антропологии, этнографии и истории. Заведовал университетским археологическим музеем. Считал, что религиозное мировоззрение не противоречит научному. Критиковал социалистические и либеральные идеи, однако был авторитетен и уважаем в кругах интеллигенции. Выступление Галахова на собрании городского духовенства произвело эффект разорвавшейся бомбы. Богослов заявил о «недопустимости установления нового строя без монарха, отказал Временному правительству в доверии и обрисовал перспективы скорого крушения государственного здания из-за стремительной деморализации населения». Галахова полностью поддержал священник Николай Васильев. Фрагменты антиреволюционных высказываний напечатала «Сибирская жизнь». Материал готовил А.В.Адрианов, который назвал политических оппонентов врагами революции:

Епископ Анатолий, Галахов, Васильев - определенные враги нового порядка, и если не лишить их способов влияния на малосознательные массы, доставят много хлопот, принесут много вреда.

Для советской власти все они станут врагами. И Адрианов, и Галахов, и епископ Анатолий. Александра Адрианова большевики расстреляют в марте 1920 года. Епископ Анатолий надорвав здоровье в советских тюрьмах, окончит жизненный путь в 1925 году на свободе в Омске. Васильев и Галахов сгинут в сталинских лагерях в 30-е годы. Даже места их захоронений неизвестны...

В Томске подготовка к встрече первой революционной Пасхи проходила в нескончаемой череде съездов, собраний, совещаний. Заседали всевозможные комитеты, общества, партийные ячейки. Служащие и рабочие, учителя школ и преподаватели высших учебных заведений, пчеловоды, студенты, извозчики организуются в профсоюзы. В Петроград на всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов командируют солдата И.Н.Смирнова и рабочего И.Л.Нахановича (после октябрьских событий последний станет комиссаром юстиции Томской губернии).

В столичных городах и в провинции активно обсуждался предстоящий созыв Учредительного собрания. Дату выборов никак не могли назначить. Временное правительство планирует их на середину лета, а Советы рабочих и солдатских депутатов настаивают на более раннем сроке. Отношение к избирательной компании среди сибирских крестьян весьма критическое. В селе Поломошное Томского уезда крестьяне возмущались послефевральским равноправием женщин:

Мужское население высказывает недовольство из-за возможного участия в выборах женщин. Приходится слышать: "Что это за свобода, когда нами будут командовать бабы? Разве можно это допустить? Видимо, пришли совсем последние времена...

В годы Первой мировой войны женщины составляли абсолютное большинство среди сельского населения Томской губернии, но никогда не принимали участия в делах управления крестьянской общиной. Корреспондент «Сибирской жизни» век назад не увидел возможностей быстро переломить ситуацию с женскими правами:

В новых условиях деревенские женщины не примут участия в выборах в силу давних привычек. Сформировать в 24 часа или в 24 дня понятия о свободном выборе невозможно.

Надо понимать, политическая информация до сибирской глубинки доходила с большим опозданием. В конце марта месяца еще не во всех деревнях Томской губернии крестьяне знали об отречении Николая II и приходе к власти Временного правительства. Подобная неосведомленность приводила к серьезным инцидентам.

Чмок-чмок-чмок, следующий! - и так несколько сотен раз. Кому-то праздник, а кому-то - и работа.
Обязательные с раздачей подарков, на мой взгляд, были для императора меньшим злом по сравнению с процедурой христосования на Пасху. Спасибо за это следовало сказать Николаю I, при котором вошло в традицию привлекать к ней не только ближний круг, но и народ в лице его избранных представителей.

За годы на престоле процедура царем была отработана до автоматизма: "Христосовался в течение часа с почти 600 чел."
Простенькая арифметическая задачка - сколько секунд требовалось Николаю II на одного человека?
Несмотря на четкие указания "бороды не брить, усы не помадить", щека императора к концу процедуры чернела, а рука его супруги опухала.
Единение с народом оказывалось если не болезненным, то уж не слишком приятным. Издержки профессии.

Шли годы, умирали и восходили на престол монархи, а вот примерный план ночи с субботы на Светлое Воскресенье оставался в целом без изменений: торжественная ночная служба, "первичное" христосование с ближайшим окружением и разговение в приподнятом настроении духа.
При Екатерине II, как вспоминала графиня Варвара Головина, "весь двор и вся городская знать собирались в этот день во дворцовой церкви, которая была полна народом. Дворцовая площадь была сплошь покрыта самыми изящными экипажами, дворец утопал в великолепии: недаром народ в то время представлял его себе раем".
В начале второго начиналось торжественное шествие царской семьи и придворных в церковь для слушания всенощного бдения. Начало заутрени, пение "Христос Воскресе" и окончание литургии отмечалось залпами пушек Петропавловской и Адмиралтейской крепостей.
После завершения службы начиналась трапеза императрицы и особо приближенных к ней особ, а на следующий день давался парадный обед уже для более широкого круга гостей.
В следующие дни пасхальной недели Екатерина принимала поздравления и обменивалась дарами, при этом символические презенты-яйца могли сопровождаться и более щедрыми подарками.

Ваза-корзина для пасхальных яиц из коллекции Эрмитажа, 1786 г.

"В пасхальную ночь состоялся выход в большую дворцовую церковь, - описывала Анна Тютчева 26 марта 1855 года. - Императрица и великие княгини ввиду траура были в парадных платьях из белого крепа...
После заутрени император в самой церкви принимал пасхальные поздравления. Это очень длинная и утомительная церемония. Император стоит около правого клироса в церкви, и все высшие сановники, чины двора и представители гвардейских полков подходят к нему и после глубокого поклона "христосуются" с ним, то есть обмениваются троекратным поцелуем. Это повторяется, как меня уверяли, до 2000 раз. Императрица стоит рядом с императором, и после христосования с императором целуют у нее руку...
Император своим видом не совершенно не скрывал скуки и отвращения, но императрица старалась все время, пока продолжалась тяжелая повинность, сохранять любезную улыбку.
После того как в течение двух часов император предоставлял таким образом свое лицо, а императрица свою руку своим верноподданным, они оба удалились в маленькую комнатку, рядом с ризницей, чтобы вымыть - император свое лицо, а императрица свою руку, которые были совершенно черные.
Затем началась обедня, окончившаяся только в 4 1/2 часа, а за ней разговение в покоях императрицы".

Большая церковь Зимнего дворца, акварель Э.Гау

Иногда при христосовании бывали забавные случаи. Французский художник Орас Верне, во второй четверти XIX века побывавший в России, писал о произошедшем с Николаем I казусе: "После богослужения император целуется с первым встречным. Обычно это часовой, стоящий у дверей. Несколько лет назад Государь поцеловал гренадера Преображенского полка со словами "Христос воскресе!", на что тот отвечал: "Никак нет!" - он оказался евреем. С тех пор всех евреев перевели во флот, и в сухопутных войсках не осталось ни одного из них. Вот от чего зависит здесь судьба людей".

Для семьи Николая II празднование Пасхи часто перекликалось с отмечанием годовщины помолвки: именно в апреле 1894 года Алиса наконец-то ответила цесаревичу "Да!".
"Накануне Пасхи в Великую Субботу отправились вчетвером тетя Элла, Аликс, Сандро и я покупать всякие пустяки для прятания в яйца. Хотя дождь не переставал лить, очень веселились и смеялись... В 5 часов приехал фельдъегерь с дорогими письмами из дому, с орденом и с чудесными подарками для Аликс от Папа и Мама и пасхальными яичками. Много радости они доставили нам обоим".

Яйца с вензелями в.кн. Елизаветы Федоровны

А первая Пасха уже обвенчанной четы Николая и беременной Александры прошла почти по-домашнему.
1 апреля 1895 года царь записал в дневнике: "Аликс занялась краскою яиц с Мишою и Ольгою. Обедали в 8 ч. Вечером обоюдные подарки и разные сюрпризы в яйцах. В 11.50 пошли к заутрене, в первый раз в нашу домашнюю церковь". Запись следующего дня гласила: "Служба окончилась в 1 3/4. Разгавливались у Мама: Аликс, Ксения, Сандро и д. Алексей. Спали до 9 ч. Разбирал яйца — хлопотливая и скучная трата времени. В 12 час. началось христосование — Аликс раздавала яйца. Завтракали: д. Владимир и т. Михень с детьми и Георгий (деж.). Поехали по всему семейству с визитами. День стоял ясный, холодный. Пили чай у себя — бедная Аликс устала и к вечерне не пошла".
Noblesse oblige - дальше у царя были "христосование с военным начальством и нижними чинами", "с егерями охоты", "с старообрядцами". Правда, без цифр, но уже в следующем году недостаток этот Николай исправил. Объемы проделанной работы с постоянно росли. Читаешь и ужасаешься: так, скажем, в 1904 за три праздничных дня "через императора" прошло 280 человек в церкви, около 730 человек на "большом христосовании", 720 нижних чинов и еще неуказанное количество десятков людей на "маленьком христосовании", облегченно отмеченном как "последнее".

Само празднование шло по накатанной колее: в субботу вечером императорская семья обменивалась подарками, потом дружно шла к службе, заканчивающейся в начале третьего ночи.
По возвращению из церкви разговлялись, налегая на запрещенные в Великий пост продукты, и шли спать. А с утра начиналась процедура "внешнего" христосования, разбитая на несколько этапов-дней.
Отдельно следует сказать о подарках. Да-да, в первую очередь о тех самых яйцах Фаберже, первое из которых было изготовлено еще по заказу Александра III для Марии Федороны.
Эстафету принял Николай, с момента вступления на престол вручавший одно яйцо матери, другое - жене. У меня когда-то был большой пост со множеством картинок о тех вкладываемых в драгоценную скорлупу "сюрпризах", которые были связаны с изображениями Николая, Александры и их детей.
Смотрите его полностью по , а тут я покажу только пару своих любимых, созданных для Александры Федоровны в 1915 и 1916 годах:

Помимо этих драгоценных во всех смыслах сувениров были и попроще, те, что раздавались на церемонии. При христосовании августейшие особы дарили, разумеется, не обычные крашенные вареные яйца.
Это были изделия из полудрагоценных камней, производства Петергофской гранильной фабрики...

Или (чаще) фарфоровые, на изготовлении которых еще с XVIII века специализировался Императорский фарфоровый завод.
Как правило, на них стояли царские вензеля, а оформление в целом было довольно строгим. Размера, кстати, яйца были разного.
В качестве примера: сине-золотое яйцо Марии Федоровны на фотографии ниже было 8, 7 см в высоту, а бело-красно-золотое Александра III - почти 11,5 см.

Вообще же к Пасхе в конце XIX - начале XX веков завод выпускал множество совершенно разного дизайна яиц - эта продукция пользовалась большой популярностью.
Самыми дорогими были высокохудожественные изделия, выпускаемые в количестве нескольких десятков штук, и, как правило, приобретаемые членами дома Романовых или для членов дома Романовых. На них были портреты святых или пейзажи.
Процесс изготовления был весьма трудоемок: сначала делался акварельный эскиз, затем выполнялся пробный рисунок на образце для адаптации плоского изображения к выпуклой поверхности, мастера-орнаменталисты дополняли основную картинку декоративным обрамлением, и только потом начиналась роспись ограниченной партии. При этом одно изделие расписывали разные художники и каждый отвечал за свой участок - пейзаж, каемочку или лик.

Эскиз К.Красовского, 1882 год

Пейзажи: Павловск, Санкт-Петербург и Палестина

Лики: князь Владимир и Иисус

А вот это уже более простые и менее дорогие "цветочки":

И мой фаворит с использованием цветной глазури высокого обжига "rouge flambé" (пламенеющая):

С началом войны производство яиц по заказу царской семьи увеличилось. Начали выпускать фарфоровые сувениры с инициалами великих княжон и царевича для раздачи в эвакуационных пунктах и госпиталях.

Теперь при оформлении пасхальных сувениров часто использовали красный крест:

Выпускали и специальные печатные брошюрки типа этой: "Пасхальный привет от Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны. Благотворительное издание для подарков солдатам в военных госпиталях"

Иногда в ответ приходили трогательные благодарности: "Мама читает письма от солдат, одно так мило, что ужас, вот оно: "Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Александре Феодоровне. Милостивейшая Государыня! Ваши Пасхальные подарки солдат преобразили! Все исполнились непреодолимой крепости и мужества. Как Святые Апостолы в День сошествия на них Святаго Духа заговорили тогда на разных языках, так и мы теперь выражаем свою радость самыми разнообразными явлениями, только с затаенным трепетом. Безгранично преданный Вашему Императорскому Величеству воин передовых позиций 183-го пехотного Пултуского полка, всегда готового дать ответ". Мило". (из письма Анастасии)

Пасха и крашеные яйца на тарелке. Изготовлены Императорским фарфоровым заводом между 1870-1881 годами

Праздник 1916 года Николай и Аликс провели не вместе, впервые за много лет.
"Приближается Пасха и Страстная неделя, ты будешь грустить, стоя в церкви совершенно один во время этих чудных служб... Не могу себе представить, как мы будем проводить эти великие дни врозь. Да обратится твоя жизнь и царствование от горя и забот к славе и радости и да принесет тебе Пасха ничем не омраченную благодать!" - писала мужу Александра. - "Христос воскрес! Мой милый душка! Христосуюсь с тобой и желаю счастья. Я просто не знаю, как ты проведешь эти праздники совершенно один среди толпы народа. Все мои мысли непрестанно окружают тебя, я бы хотела вместе с тобой встретить этот великий праздник, но утешением моим должна быть радость от твоих драгоценных писем...С святой Пасхой, мира сердцу твоему и душе, сил во всех твоих трудах, успеха и великой благодати! Я трижды поцеловала твою фотографию прошлой ночью, а также сегодня утром (большой портрет, на котором ты снят в трех позах). В продолжение всей службы твоя открытка лежала у меня на груди, не могу выразить, как я глубоко грустила всю ночь, такая боль в сердце, с трудом удерживала слезы — как тяжело твое одиночество — да благословит и щедро наградит тебя Господь за все твои жертвы!... Прошлой ночью дети все пятеро участвовали в крестном ходе вокруг церкви, а я сидела наверху лестницы (на стуле, а не на ступеньках). Чудное зрелище, только мне не нравилось, что пускали фейерверк и хлопушки в то время, как священник пел и читал молитвы у дверей. У Бэби были прелестные розовые щечки, так как он спал перед этим. Он вернулся домой после заутр. и разг. с Дер. и Наг., а мы с А. после обедни, без 10 минут 2. Его пришлось разбудить в 10 1/2 — так он крепко спал сегодня утром. Христосов. было от 11 до 12".
"Мое дорогое Солнышко!, - отвечал он ей. - Еще раз благодарю тебя за все красивые вещи, которые ты прислала мне к Пасхе — они сделали мои две комнаты уютными и оживили их. Представь себе, я могу уехать во вторник и быть дома в среду. Это будет для меня большой радостью и блаженством. Сегодня чудесная погода, без единого облачка, птички весело поют и колокола звонят. В 10 ч. 30 м. я христосовался со всем моим штатом, конвоем, штабом и священниками. Все прошло гладко, но мне пришлось в первый раз в жизни раздавать яйца самому! Завтра днем — очередь казаков и солдат. Это будет происходить на открытом воздухе, за городом, около казарм....Иностранцы также приходили поздравлять и получили каждый по яйцу.Эти яйца с одними инициалами я предпочитаю прежним, к тому же их легче изготовлять".

Яйцо с инициалами и "Георгиевское"

Дети тоже писали трогательные письма, благодаря за подарки (открытки для них, кстати, в Ставку прислала Александра, Николай должен был их подписать и отправить обратно):
"Воистину Воскресе! Ужасно благодарю Тебя мой золотой Папа Душка за карточку и за ужасно аппетитное яйцо. И желаю Тебе всего всего хорошего. И еще благодарю за цветочки, которые мы вчера получили и я их ужасно люблю, они называются "просуренички". Ужасно скучно что Тебя Душки нету с нами, но зато те кто с тобой и дальше очень рады, иметь тебя около себя. Кланяюсь всем. Крепко ужасно три раза целую и массу мелких раз в руку и щеку и всюду. Любящий Тебя твой верный и преданный всегда и везде. Каспииц. Храни Тебя Бог" (Анастасия)
"Христос Воскресе! Ужас как благодарю Тебя, Папа душка, за Твое чудесное яйцо и открытку. Нам тоже очень, очень скучно без Тебя. Сегодня здесь тепло, так что ночью, наверно, хорошо будет идти кругом церкви. Вчера шел маленький дождь и грязно было. А у вас? Вы тоже ходили кругом церкви? А разговляться где будешь? ... Алексей сегодня уже катался, так что надеемся, что он поедет к заутрене. Ну, до свидания, Папа душка. Нужно кончать, а то человек уедет и письмо опоздает. Храни Тебя Бог. Крепко, крепко целую Тебя трижды. Очень будет скучно и пусто сегодня без Тебя. Твой любящий Тебя очень Вознесенец" (Татьяна)

"Открытка" Татьяны, 1910 г. Надпись: "Христос воскрес. Стихотворение А.Коринфского".

Она же и "отчитывалась" о том, как проходил праздник:
"Дорогой мой Папа душка. Только что кончили завтракать. До этого было христосование. Много народу, но скоро кончили, продолжалось все это от 11 до 12 часов. Днем поедем к нам в лазарет, Мама будет там яйца раздавать. Вчера чудно было во время заутрени. И совсем тихо во время крестного хода. Даже свечи не нужно было рукой прикрывать. Масса было народа, лишней публики, конечно... Завтра будет христосование в Большом дворце. Ужасно странно быть везде на таких вещах без Тебя, Папа душка. Спасибо еще раз за чудное аппетитное яйцо, которое мне ужасно нравится, и за милую открытку. Ну, до свидания, Папа душка...Храни Тебя Бог. Крепко, крепко Тебя целую, как люблю. Твой Вознесенец".

В Ставке же, по воспоминаниям А.Спиридовича, "Пасхальная заутреня, в присутствии Государя, казалась еще светлее и радостнее. После заутрени Государь разговлялся с лицами свиты. Были приглашены старшие чины Ставки, военные иностранные представители, местные власти. Утром, в 10 ч. 30 м. Государь принимал поздравления и христосовался с духовенством, чинами Ставки, чинами всех частей охраны, с прислугой. Едва ли не впервые за все Царствование это христосование происходило без Царицы. Государь сам вручал каждому яйцо. На прелестных фарфоровых яйцах с ленточками был вензель Государя... После завтрака Государь проехал на автомобиле к пристани... При проезде к пристани и обратно народ особенно восторженно приветствовал Государя. Махали платками. Некоторые дамы, дети кричали: "Христос Воскресе!" Государь кланялся, улыбаясь. Едва ли когда-нибудь Могилев переживал так радостно наш Праздник из Праздников".
В дневнике же Николаем была сделана запись, как всегда лапидарная:
"9-го апреля. Суббота.
Ясный свежий день....Получил пасхальные яички от дорогой Аликс и детей.... Читал до 11 час. Без 1/4 12 час. началась полунощница.
10-го апреля. Светлое Христово Воскресение.
Обедня окончилась без 10 мин. два. Все собрались у меня, похристосовался с ними и затем разговелись. Ночь была ясная и прохладная. Встал в 9 1/2 ч., через час началось христосование со штабом, управлениями, духовенством, городовыми и местными высшими чинами граждан".

Пасха 1917 года прошла в тяжелом настроении. Вместо того, чтобы, как Николай планировал, когда дети заболели корью, начинать сборы для переезда в Крым, отрекшийся император с женой и домочадцами сидел в Царском под домашним арестом.
"В канун Пасхи в часовне прошла традиционная ночная служба, и власти разрешили их величествам присутствовать как на службе, так и на последующей пасхальной трапезе, - рассказывала София Буксгевден. - Это была большая уступка со стороны начальства, поскольку все встречи между императором и императрицей были тогда запрещены. В церкви их величествам пришлось стоять на некотором удалении друг от друга, а за ужином присутствовали комендант и офицеры охраны. Ужин прошел в атмосфере полной подавленности. Императрица едва заставила себя обменяться парой слов с графом Бенкендорфом, который сидел возле нее. Другим ее соседом оказался отец Беляев, но к нему она не решалась обращаться из страха скомпрометировать его. Император, а также великие княжны Татьяна и Анастасия (единственные из всех детей присутствовавшие за ужином) по большей части молчали, и лишь комендант дворца, полковник Коровиченко, поддерживал напряженный разговор с госпожой Нарышкиной. Молодой офицер из охраны чувствовал себя так неловко, что едва мог выдавить пару слов. Прежде чем сесть за трапезу, император по старинному русскому обычаю трижды по-целовал господ из свиты и офицеров, а императрица поцеловала дам и подарила мужчинам-придворным, коменданту и офицерам пасхальные фарфоровые яйца. Комендант принял подарок, но и тут не упустил возможности подчеркнуть изменившиеся обстоятельства, намеренно проигнорировав направившуюся к нему императрицу и поприветствовав вначале других дам — к ней же он обернулся в самый последний момент".

Внутреннее убранство церкви Александровского дворца, фотография 1930-х годов

Протоиерей Беляев вспоминал: "Приглашенные сели за стол разговляться. Какая честь! Я, по расписанию, занял первое место по правую сторону рядом с б.императрицей, а с левой стороны рядом со мною сидела великая княжна Татьяна Николаевна. Напротив нас - Его величество и по сторонам его две статс-дамы: Нарышкина и Бенкендорф. Всех за этим круглым столом в библиотечной комнате восемадцать человек: 1. Ее Величество, 2. Духовник, т.е. я, 3. Татьяна Николаевна, 4. Кн. Долгорукий, 5. Шнейдер, 6. Граф Бенкендорф, 7.Дежурный офицер, 8. Француз-учитель, 9. Статс-дама Бенкендорф, 10. Государь - напротив Государыни, 11. Нарышкина, 12. Комендант дворца, 13. Второй дежурный офицер, 14. Гендрикова, 15. Буксгевден, 16. Деревенко, 17. Боткин, 18. Анастасия Николаевна.
Среди стола красовалось плато из живых роз. На столе было поставлено: блюдо с очень большим куличом, несколько тарелок с вареными куриными яйцами, окрашенными в красный цвет, большие окорока свинины и телятины, наверху которых симметрично разложены были тонко нарезанные порции, дичь, разная колбаса, несколько пасок и свежие огурцы, обыкновенная горчица и совершенно черная соль. Кушание лакеи подавали в таком порядке: один брал блюдо и шел к Государю, потом ко мне и по порядку по правой стороне от Государыни, другой к Государыне, потом к Нарышкиной и по порядку по правой стороне от Государя. Все, конечно, было самое лучшее, прекрасно приготовленное и очень вкусное, особенно хорошо была сделана пасха. Я брал всего, и кулича, и яиц, кусок ветчины и телятины, огурец и выпил чашку кофе, со сливками.
Государыня ничего не кушала. Я сказал ей: "Ваше Величество, Вы всегда так нехорошо ведете себя за столом? Вы и нам подаете дурной пример". Она ответила: "Я все время на диете, вот выпью чашку кофе, и довольно для меня".
Наливали и вина, но их почти никто не пил и тостов никаких не провозглашали, хотя были бокалы наполнены шампанским вином, вообще прошло все скромно. Разговаривали вполголоса. Государь с рядом сидящими его дамами, Государыня со мной и Бенкендорфом.... Первая встала Государыня, встали за нею и все и перекрестились, что, впрочем, сделали и садясь за стол. Потом все прошли в другой зал и раскланялись".

Акварель в.кн. Ольги Александровны

"Ровно в половине первого часа, - продолжал он, - начался официальный прием. По церемониалу назначено: первым идет духовник Их Величеств, за ним причт дворцовой церкви и придворные певчие, а за ними и все служащие и живущие во дворце. Распоряжался шествием Бенкендорф. Государь стоя принимал поздравления и со всеми христосовался, у меня поцеловал руку, я же поцеловал его руку. Государыня стояла отдельно и каждому подходящему к ней давала фарфоровое яйцо. Мне достатось очень дорогое, с изящным изображением распятого на кресте Господа. Дети Государя со всеми раскланивались. Проходить пришлось в другие двери, чтобы не мешать слеующим подходящим. Этим и окончилась вся церемония...."
В дневнике Николая значилось:
"Одарили друг друга яичками и фотографиями. В 11½ пошли к началу полунощницы... Заутреня и обедня окончились в час 40. Разговлялись со всеми в числе 16 челов. Лёг спать не сразу, т. к. плотно поел. Встал около 10 час. День стоял лучезарный, настоящий праздничный. Утром погулял. Перед завтраком христосовался со всеми служащими, а Аликс давала им фарфор. яйца, сохранившиеся из прежних запасов. Всего было 135 чел."
"Государь мне дал яйцо со своим вензелем, - с грустью записала княгиня Нарышкина, - я буду хранить его как дорогую память.... Как бы мне хотелось, чтобы они уехали как можно скорее, благо все они сейчас здоровы".

Отъезд не состоялся, точнее - состоялся, но вовсе не туда, куда хотелось бы. Пасху 1918 года семья встречала за Уралом и по раздельности: Николая с Александрой и Марией уже перевезли в Екатеринбург, три великих княжны ждали выздоровления Алексея, чтобы отправиться к ним.
"По просьбе Боткина к нам впустили священника и дьякона в 8 час. Они отслужили заутреню скоро и хорошо; большое было утешение помолиться хоть в такой обстановке и услышать "Христос воскресе". Украинцев, помощник коменданта и солдаты караула присутствовали. После службы поужинали и легли рано....Весь вечер и часть ночи слышен был треск фейерверка, кот. пускали в разных частях города. Днем стоял мороз около 3°, и погода была серая. Утром похристосовались между собою и за чаем ели кулич и красные яйца, пасхи не могли достать".
Следующее Светлое Христово Воскресенье для семьи Николая II не наступило.
Через год, в 1919, вдовствующая императрица записала в дневнике: "Поднялась рано, правда, без всякого ощущения, что сегодня день Святой Пасхи. В 11 часов отслужили службу, священник прочел проповедь, но пса, к сожалению, не пели. И все же по крайней мере хоть как-то отметили этот день... В 4 1/2 часа пополудни вдалеке показалась Мальта.... Когда мы ровно в 6 часов вечера встали на рейде, вовсю светило солнце". Для Марии Федоровны начинались годы эмиграции.