Помощь по Теле2, тарифы, вопросы

Схимонах Михаил (Чихачев) - близкий духовный друг и сподвижник святителя Игнатия (Брянчанинова). Будучи послушниками, они на протяжении года подвизались в скиту Оптиной пустыни. "Не будь у меня такого друга,- писал схимонах Михаил о святителе Игнатии,- который и благоразумием своим меня вразумлял, и душу свою за меня всегда полагал, и вместе со мной всякое горе разделял, не уцелел бы я на этом поприще - поприще мученичества добровольного и исповедничества". В 1831 году Дмитрий Брянчанинов был пострижен в малую схиму с именем Игнатий и вскоре назначен игуменом Лопотова монастыря близ Вологды. Здесь он сам облек своего друга Михаила Васильевича в рясофор и руководил его в духовной жизни уже как настоятель и духовник. Отец же Михаил со своей стороны проявлял сердечную заботу о друге. Когда он увидел, что и без того слабое здоровье отца Игнатия совсем расстроилось из-за сырого климата болотистой местности, на которой находился монастырь, он поехал в Петербург хлопотать о перемещении друга в более здоровую местность. Отец Михаил был принят митрополитом Филаретом (Дроздовым) и получил заверение в том, что отец Игнатий будет переведен в подмосковный Николо-Угрешский монастырь.
Но Господу было угодно поставить святых иноков на иное поприще служения. Государь император Николай Павлович изволил приблизить бывших своих воспитанников к Северной столице, призвав их к восстановлению Сергиевой пустыни.
Главным помощником отца Игнатия в этом деле стал отец Михаил (Чихачев) - знаток устава, превосходный певец и чтец. И во всех скорбях отца архимандрита за 23 года настоятельства друг был его сотаинником и сомолитвенником.
После ухода святителя Игнатия на покой, по взаимному решению, отец Михаил (Чихачев), посетивший своего друга-святителя в Бабайках, остался до конца дней в Сергиевой пустыни. Здесь с благословения святителя Игнатия он в 1860 году принял схиму с именем Михаил. И потом в течение семи лет он нес послушание "корреспондента" (по словам епископа Игнатия) - докладывал своему другу о делах в монастыре и епархии, а также о духовных чадах владыки.
Отец Михаил (Чихачев) не достиг высоких иерархических степеней и к ним не стремился. Ему всю жизнь нравилось тихое, незаметное положение, он всегда старался быть незаметным при своем друге и устранял от себя всякое покушение разглашать что-либо о каких бы то ни было его особых духовных дарах. Одно было явно всем видевшим и знавшим его - истинное смирение подвижника Сергиевой пустыни.
Схимонах Михаил отошел ко Господу 16 января 1873 года, пережив своего друга на шесть лет. Ныне честные мощи схимонаха Михаила обретены и пребывают во вновь возрождающейся Приморской Троице-Сергиевой пустыни.

5 августа 1861 г. состоялось увольнение епископа Игнатия на покой, и 14 октября он прибыл в Николо-Бабаевский монастырь. «Никогда в жизни моей я не был так доволен моим положением, как доволен им теперь», - писал он 18 октября 1861 г. А Михаил Чихачев продолжает в своих «Записках»: «Вот и еще протекло пять лет, как эта рукопись написана. В продолжение этого времени Епископ Игнатий оставил по болезненности своей Кавказскую епархию и переселился в Николаевский Бабаевский монастырь Костромской епархии с управлением монастыря, где и ныне находится. На другой год после моего пострижения поехал я посетить болящего Епископа. <…> Пробыл с месяц у него в монастыре, возвратился обратно, ощутив, что мне переселиться в тамошнюю обитель невозможно. Болезнь ноги с 1859 г., не допускающая переносить сквозного ветра, устройство церкви и служба продолжительная, пустынная, мне сделались невыносимы. Перейти туда - значило бы прибавить собою ни к чему не способного инвалида, нуждающегося в содержании, прокормлении и прислуге. Итак, по общему совещанию и согласию, жи{стр. 534}вем каждый на своем месте, довольствуясь взаимным расположением душ и перепискою».

Михаил Васильевич Чихачев почти на шесть лет пережил своего друга. Старожилы запомнили его как замечательного старца, кроткого и положительного аскета и бессребреника. Единственным украшением его бедной кельи была фисгармония, на которой он поверял церковные мелодии, да и от этого утешения он отказался на склоне лет. Достававшиеся ему церковные доходы он не носил в свою келью, а тут же или еще раньше раздавал бедным. А когда нужно было ехать во дворец, надевал чужую рясу.

Он скончался в Сергиевой пустыни и был похоронен у часовни рядом с основателем этой обители, архимандритом Варлаамом Высоцким. На стене часовни, над могилой Михаила Васильевича, было написано: «Добродушный и нестяжательный. Схимник Михаил Чихачев. Скончался 16 января 1873 года, 66 лет от роду».
Историограф Сергиевой пустыни П. П. Яковлев причислял М. В. Чихачева к замечательнейшим личностям, жившим в Пустыни в его время: «схимонах Михаил Васильевич Чихачев, из дворян Псковской губернии, товарищ Преосвященного Игнатия Брянчанинова, пожертвовавший в Обитель все наследственное от родителей имущество, простиравшееся до 50000 рублей, {стр. 535} проживший здесь 39 лет, прежде всех являвшийся к церковной службе и до окончания не уходивший из нея; при отличных музыкальных его познаниях и превосходном октавистом голосе, усердный певец и распорядитель церковного пения, неоскудевший в своем усердии и тогда, когда тяжкая рана на ноге не давала ему покоя; он скончался в 1873 году января 16-го».
Вместе с разорением монастыря в 30-е годы XX столетия были уничтожены и все следы могил. В настоящее время честные останки М. В. Чихачева обретены его почитателем, нынешним настоятелем и восстановителем Сергиевой пустыни, отцом игуменом Николаем (Парамоновым) и помещены в храме Преподобного Сергия Радонежского для поклонения.

Схиархимандрит Иоанникий наставления – безценный дар.

Схиархимандрит Иоанникий
Свято-Никольская обитель
(Ивановская обл., Верхнеладнеховский р-н., д. Чихачево)

О молитве.

– Молитесь от души. Не спешите, читайте немного, но пусть это будет от сердца. Матерь Божью больше призывайте на помощь. Прочитывайте 150 «Богородиц» в течение суток. Тогда все будет у вас складно, и особенно у ваших детей.

– Любите, молитесь, просите помощи у Царицы Небесной. Не опускайте ни одного дня без исполнения «Богородице Дево, радуйся…». На десятке просите: «Прости всю жизнь мою и спаси семью мою». Каждый день пойте (читайте) «Заступница усердная…» (тропарь Казанской иконе Б. М.).

– Навыкайте Иисусову молитву. Она уходит, а вы ворочайте. Понуждайте себя.

– Иисусову молитву читайте со вниманием. Ее установил и заповедал Сам Господь в прощальной беседе, идя на крестную смерть – «Аще чего попросите во имя Мое, Аз сотворю». Это оружие, которого нет крепче, ни на небе, ни на земле. Она записывается Ангелом-хранителем по счету. В ней все Евангелие.

– Просите у Господа помощи и укрепления, и все приложится вам. Бога впереди ставьте. Перед началом всякого дела, говори: « Господи, благослови!», «Ангел-хранитель помоги!» если кто спрашивает – сначала призовите Ангела-хранителя, и верный, правильный ответ дадите.

– Если в чем нужду имеете – просите Господа, молитесь: «Господи, дай мне то, что на пользу». Разговаривайте с Господом, благодарите, славословьте.

– Чем больше будете спрашивать, тем все у вас будет складно.

– Молитесь: «Господи, дай мне то, что полезно для спасения души моей!».

– Ложитесь и поднимайтесь с Богом. Благодарите Господа, славословьте Его: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!».

– Молитесь: «Господи, даруй мне молитву не только устами, но и сердцем».

– «Господи, если Ты не спасешь, я не спасусь».

– Еще в постели, с утра, призывайте, читайте, молитесь Ангелу-хранителю: 50 раз «Святый Ангеле Божий, хранителю мой, моли Бога о мне». На десятке: Святый Ангеле Божий, хранителю мой, наставь и вразуми меня». В этот день плохой человек не подойдет, нужное слово вовремя скажите, в обществе желанны будете, если вам соврут – то увидите. Правило займет 3-5 минут.

– На всяком месте сначала призывайте Ангела- хранителя: «Ангел-хранитель, наставь, вразуми как поступить!». С его рук Господь взыщет душу нашу. Он непрестанно молится о нас, и первый наш помощник. В постели, только проснулись и читайте 50 раз Ангелу-хранителю. Весь день складно пройдет, чего не возьмете – успеете. В ответственный момент призывайте и непременно выйдете из положения.

– Не знаешь как правильно поступить? – Проси Ангела-хранителя. Придет благая мысль и положит на сердце как поступить. На сердце станет легко, будет мир. Если страх и тревога – дела не предпринимай.

– Каждый день призывайте святых в молитве: 50 раз «Вси святи, молите Бога о мне (о нас)». Не забывайте читать тропари святым. Обязательно тропарь святому на данный день.

– Призывайте святых своих, читайте тропари им.

– Молитесь Преп. Иосифу Волоцкому (память 31 октября н.с.) о даровании разсуждения. Читайте тропарь ему. Особенно за детей.

– Молитесь Св. Иоанну Предтече. Его просят о примирении, если кто был во вражде с умершим.

– Иоанн Креститель – «начальник» покаяния. Молитесь ему о даровании покаяния. Он все слышит и ходатайствует за вас перед Богом.

– Молитесь друг за друга.

– Дни лукавы, начали сокращаться. Молитесь на ходу.

– Начинаешь любое дело – стань на восток и помолись.

– Как вымолить детей? – Покаяние, причастие, литургия и 150 «Богородиц». От усердия и покаяния будет польза.

– Молитесь ночью. Когда? – Вставайте, когда Ангел-хранитель подымет от сна. Тогда в 40 раз сильнее молитва (чем днем),

– Меньше старайтесь спать. Пребывайте больше в молитве. Сейчас все в спячке у телевизора и компьютера. Просите у Господа покаяния.

– Все можно вымолить у Бога на литургии.

– Отмолишь себя, отмолишь и своих родных.

– Если не знаете умершего родственника, знакомого, крещен он или нет, молитесь: «Спаси, Господи, живых и помилуй мертвых».

– Если дают милостыню о усопшем, помолись об упокоении души этого человека. А если не знаешь усопшего, то говори: «Господи, приму эту милость в память усопшего раба твоего (имя)».

– Постоянно, непрестанно читайте Иисусову, «Богородице Дево…», Ангелу-хранителю, всем святым, и спасетесь.

О грехах, покаянии и причастии

– Блажен раб, если грехи его прощены. Где большие грехи, там больше скорби. Благодарите Господа за скорби.

– Исповедывайте грех самости – «Я». Какой грех (страсть) самый главный у вас – пишите его первым. Старайтесь исповедоваться у одного и того же священника.

– Бойтесь осудить священство. С каждого Господь спросит.

– Жалейте о пройденных ошибках. Имейте твердое намерение исправиться.

– Спешите на покаяние. Торопятся люди обогатить себя, но все блага отнимутся смертью. На них обращено все ваше внимание. Остановитесь, безумные! Осознайте и покайтесь в грехах своих. Пребывайте в постоянном покаянии. Жалейте о соделанных ошибках. Все оставите, а душой вступите в вечность.

– Ситуация в мире в последние годы изменилась, следует причащаться чаще. Кто может – хоть каждый день. За неделю вычитывайте все каноны и молитвы ко причастию до 10-й «Пред дверьми храма…». Перед причастием – с 10-й молитвы и до конца. Следи за сердцем: если оно готово принять Христа, то Слава Богу, хотя и не успел вычитать всех молитв. Главное – раскаяние во грехах. Нужно каждый день быть готовым к причастию, как к смерти. Во время чтения разрешительной молитвы, под епитрахилью, говори: «Прости, Господи, все забытые мною грехи мои, и те, которые не считаю грехами». К Святой Чаше подходи тихо, со смирением и раскаянием, проси: «Господи, приими меня яко разбойника, яко мытаря, яко блудницу».

– Причастием попаляется склонность ко греху. Кто не причащается, тот и не устоит в страшные, скорбные времена.

– Кто со страхом подходит к Божественным Тайнам, тот не только освящается и получает оставление грехов, но и лукавого от себя прогоняет.

– Очищайте сердце свое, совесть вашу, записывайте грехи, укоряйте себя на исповеди. Причащайтесь, веря что Причастие будет вам во очищение от этих грехов. Приступайте ко святым Тайнам со страхом и трепетом, как следуя, плача и трепеща, кровоточивая. Подлинное покаяние все может исцелить. Если нет раскаяния – не приступайте к Божественным Тайнам только лишь по причине праздника.

– День Господень – воскресенье. Причащайтесь, исправляйте себя. В этот день обязательно пойти в храм. Причащайтесь с искренней верой и не осужденной совестью. Положите начало более строгой жизни, подготовляйте себя к принятию будущих благ.

– Прелюбодеяние переходит по наследству. Если не будет покаяния – род исчезает.

– Причащаться женщинам (если очищение) на 8 день. Если больные (женские заболевания) – сказать духовнику (священнику) – как он благословит.

– На войне, в других испытаниях, в критических ситуациях исповедывайтесь друг другу.

О любви и страхе Божием.

– Во всех словах, делах, помышлениях впереди Бога ставьте, и все будет прилагаться вам.

– Господа ставьте впереди себя, и все у вас будет складно.

– Не досаждайте друг другу. Если вы будете много молиться, но при этом досаждать друг другу – ничто ваша молитва. Сочувствуйте ближним. У одного одни недостатки, у другого – другие, а у третьего – третьи. «Друг друга тяготы носите, и тако исполните Закон Христов».

– Всех люби и от всех беги.

– Кого люблю – того наказую.

– Вера, любовь, смирение – возьмите это за основу.

– Будьте милосердны, даже словом, если не можете дать.

– Кто первый скажет «прости», тот награды собирает.

– Скрывайте свои добродетели. Будьте мудры, благоразумны. Оскорбят, унизят вас – смиритесь, отступите.

– Все дела ваши, помыслы и т. д. если без любви, то все это не будет иметь значения.

– Храните в домах мир. Богатейте на небе. От тления пожнете тление. Спешите делать добро!

– Делайте добро на всяком месте и на всякое время. За зло воздавайте добром. Спешите делать добрые дела, покуда вы живы. Понуждай себя, как бы враг не препятствовал вам. Трудом, желанием, с Божьей помощью навыкает человек к добру, к Иисусовой молитве. Ангел-хранитель будет вас защищать на мытарствах, предъявлять ваши добрые дела. А когда очищается человек, Дух Святой вселяется в человека.

– Гасите искру раздражения. Если к вам обращаются недоброжелательно, с раздражением, просите прощения и уходите.

– Духи злобы не оставляют нас ни на один день. Ведется война. Попустил врагу войти в сердце – повели ему молчать, замереть. Богу поведай, что душа полна зла. Когда зло приходит – понуждай себя на шутку, веселость, и зло, словно дым, разсеется. Возненавидь врага, и он оставит тебя. Будешь языком, словами выражать злобу и она оболе тебя. Читай 150 «Богородиц». И молчи, молчи, молчи! Проси много раз прощения у обидевших тебя, и враг будет отступать.

– Нам часто приходится сожалеть о необдуманно сказанном слове или деле. Все отдали бы, чтобы вернуть его, но поздно, вред нанесен. Это потому, что не поставили впереди себя Бога, не обратились к Нему, не спросили благословения, наставления и вразумления.

– Просите у Господа самую главную, самую высшую добродетель – любовь к Богу и ближнему. «Аще кто любит Меня, слово Мое соблюдет». Удаляйтесь от всякого дела, слова, помышления, ощущения, воспрещенного Евангелием. Строго следите за собой, а если случится впасть в грех, немедленно на покаяние. Это тяжелая и жестокая борьба с самим собой. «Всяк путь неправды возненавидех».

– Все делайте ради Христа, без ропота и сомнения. С именем Господним будет все как Богу угодно. Если будете жить в Господе, будете сиять как светила.

– Имейте страх Божий, в храме нельзя разговаривать. За каждое сказанное слово отчет будете держать. Шепотом – если на потребу. От того у вас скорби. На причастии, если не причащаетесь, стойте как свеча. Просите у Господа о своих нуждах, а вы шастаете. На ектениях молятся за тех, кто со страхом входит в храм Божий. Мало таких.

– Имейте страх Божий. Каждый будет держать ответ. Молитесь, поститесь, кайтесь, причащайтесь. Если бы вы увидели, какие муки в аду, – спать бы не ложились и не ели. Страх и вечные муки под сознанием. Все будут в полном сознании. Тело и душа в аду.

О богослужении.

– Кто на первой седмице великого поста посещает ежедневно богослужения, тот на целый пост духа молитвенного нарабатывает.

– Спешите, милые, на литургию. Не понимаете, какой драгоценностью вы обладаете. Здесь мы говорим с Господом лицом к лицу.

О. Иоанникий

– Кто бывает в храме на престольном празднике, то эта одна служба насчитывается как сорок литургий.
О духовной жизни.

– Не лгите, не обманывайте. Все записывается, каждое слово. Молчи, но не лги.

– Удерживайте языки. Храните мир.

– Если Господь захочет спасти, то и в огне сохранит.

– Никогда ничего не бойтесь. Господь сам сказал: «Не бойся, малое стадо!». Бойтесь Бога и суда Его.

– Все получите от Господа по мере добра, которое вы сделали. Будет очень страшно на суде. Бог вам покажет все, и будете жалеть. Скажет, Я не знаю вас. Многие монахи не спасутся, ленятся, как и вы. Это бес лени. Побори его, стань на молитву, перебори врага. Бог, видя старание и хотение, поможет тебе.

– Облекитесь во всеоружие Божие, укрепляйтесь Господом, силой Его. Потрудитесь здесь и сейчас. Через силу молитесь, поститесь. Бог дает еще время.

– Ежедневно читайте Евангелие, заставляйте себя, нудите. Злой дух отступает. Скучно, не хочется читать – читай! Незримым образом идет в нас преображение. Невидимо происходят в человеке изменения. Духом Святым просвещается все то, что нам полезно. Это труд. Навыкайте читать.

– Когда с вами Господь – надейтесь на победу. Силен Господь превращать зло в добро. Будьте в Боге, и Господь будет с вами. Впереди Бога ставьте. Какое дело начинаете, в транспорт садитесь, порог работы переступили и т.д. – «Господи, благослови!».

– В понедельник, в ангельский день, начинайте всякое дело. В воскресенье причаститесь и в понедельник толи на работу, толи продажа, толи другое какое дело. Призовите 50 раз Ангела-хранителя и переступайте порог работы, либо какое другое дело начинайте.

– Лукавый ослабевает причастием. Гнать его надо. Маловеры. Господь сказал – постом и молитвой.

– Готовьтесь «домой». Делайте добро ради Христа, ради Господа. На суде всех увидите в Царствии Божьем, а себя изгоняемого вон.

– Ждите Отца своего, грядущего на облаках со многою силою и славою. Вымаливайте себя, смиряйтесь. Призывайте святых своих, читайте тропари им.

– Всегда будьте в Боге. Просите: «Укрепи нас, Господи, в вере православной». Имейте веру и не сомневайтесь. Петр усомнился, когда шел по водам и стал утопать.

– Где безопасней спасаться? – На всяком месте владычества Его! Оставайтесь там, где живете и терпите.

– Человек, рожденный от Бога, не грешит, всегда хранит себя, всегда на страже, и лукавый не прикасается к нему.

– Смиряйте души ваши. Смиренный человек всецело предает себя воле Божьей. Он надеется на Бога, а не на себя и на человека.

– Смиряйтесь, уступайте друг другу. Берегите венчальные кольца, они имеют большую силу. Крестите свои уста, уста детей и их самих «Во имя Отца…».

– Крест сила и слава, целитель, губитель демонов и всякой нечисти. Крестите сумку с продуктами. Читайте «Отче наш…», «Богородицу» и осеняйте крестом. Ничего не кладите в рот не осененного крестным знамением. Если в гостях – стол крестите глазами. Всегда и везде все крестите.

– Сейчас такая пища, что со временем даст свой результат. Вплоть до помрачнения ума, и человек становится «забывчивым». Читайте перед едой «Отче наш…», «Богородице, Дево…», и осеняйте крестным знамением. Пища будет освящаться, и отравленная станет съедобной. Сила Божья сильнее.

– Чаще креститесь, крестите все: еду, одежду, обувь. Садитесь или ложитесь – все крести.

– Крестите чаще рот детям – будут говорить то, что на пользу.

– Водой святой окропляйте жилище, а когда отправляетесь в дорогу – себя и сумки.

– Поднимайте, милые, в меру. Суетиться Господь нас благословил, но только столько, сколько нам надо на потребу. Потому что этому конца не будет. Ориентируйтесь на средину. Немножко есть, и хватит. Чем больше, тем еще больше надо. Одно влечет другое, другое влечет третье… Так ему конца не будет.

– Держите пост в среду и пятницу. Тому, кто воздерживается и в понедельник. Ангел-хранитель сообщит час смерти, и встретишь этот час радостно, как праздник. Поститесь посильно. Когда ты грешил, врагу это нравилось, это записывалось в его хартии. А сейчас он будет делать все, чтобы сбить тебя. Будет наводить уныние, нерадение и т. д. понуждай себя, трудись. Но не думай, что я столько читаю, и то, и то. А Богу нужно только сердце сокрушенное. Стань на колени, молись с покаянием, с сокрушенным сердцем, хоть и очень мало молитв прочитал. Господь постепенно будет вразумлять и просвещать тебя. Через покаяние, если с сокрушенным сердцем и всей душой, будешь тянуться к Богу.

– По гордости Господь не дает желаемого. Господь гордым противится, а смиренным дает благодать. Бывает, человек имеет хорошие данные, образованный и т.д., и вот должно получится, а не получается. А бывает, человек с виду невзрачный, и не достает чего-то, а все получается. Так за смирение благоволит Господь. Вместите эти слова.

– Приезжаете, спрашиваете и не исполняете. От того и старцев нет. От того у вас и нестроения, хлопоты, заботы, неприятности. Отдавайте начатки Богу. Молитесь Ангелу хранителю, всем святым. Испрашивайте благословения на добрые дела. Тогда и день благословится.

– От московского патриарха – никуда. Еще рано в катакомбы.

– Радуйтесь, что вы православные. Просите у Господа укрепления, и все приложится вам. Одна у вас вера. Славянские народы, их невозможно разсоединить. Мы переплетены: что Белая Русь, что Малая Русь, что Большая Русь, – все равно Русь. Господь сказал: «объединю их Духом Моим». Мы дальние, приехали сюда, друг друга не знаем, и мы говорим о Боге и утешаемся этим. Это называется «объединю их Духом святым, а дома их разсоединю». Будьте в Боге, будьте примером в домах.

– Ворочайтесь к предкам своим, как они жили, так и вы подражайте им. У нас есть все свое, кровное, отечество православное, веками испытанное и проверенное. Вот чего держитесь!

– Если спрашивают вас что-либо на духовную тему, знаете – отвечайте, сами не навязывайтесь.

– Лучше мало знать, но делать, чем много знать и не делать. Кто все знает, с того и спрос больше.

– Нужно иметь дома икону «София, Премудрость Божия». Просить Б. М. о прибавлении ума.

– 17-ю кафизму обязательно вечером в пятницу читайте. 17-ю кафизму по умершему читайте каждый день.
Вымолите в Царствие Небесное.

– В Боге – тарелка супа сладка.

– Бесноватых не слушайте – они всегда обманывают.

О браке, семье и детях.

– Жену или мужа искать в храме.
– Держите семейный совет. Если нужно принять решение по какому-либо делу, то исповедь и причастие для всех членов семьи. После причастия 50 раз прочитать ангелу-хранителю, и за одним (папа или мама) последнее слово.

– Только совет в семье должен быть. Дети, слушайтесь родителей. Нужно у родителей брать благословение на любое дело. Не учитывая возраст. Во всем должно быть послушание.

– Беременным (особенно на последнем сроке) причастие, как можно чаще. Дети будут крепкими, благополучными, преуспевающими. И роды пройдут легко. На УЗИ стараться не ходить.

– Если кто возьмет на воспитание ребенка из детдома, этот как храм построить. Но сейчас очень опасно. Лучше навещайте, благотворите.

– Дети больные, недоношенные, неполноценные. Семя испорченною Гуляем, блудим, делаем аборты, а потом женимся.

– Больных детей не отдавайте в приюты. Это ваше спасение.

– детей перед началом любого дела (школа, институт, экзамен, работа, в путь, на войну и т. д. во все ответственные моменты) причастить, затем прочитать 50 раз Ангелу-хранителю и перекрестить (благословить) обручальным кольцом «Во имя Отца, и Сына, и святого Духа. Аминь.»

– Не говорите на детей плохих слов, когда бываете в гневе. Клятва матери разрушает до основания.

– Детям прививайте заповедь о почитании родителей. Это великая заповедь. Оглянитесь на себя, на свои прожитые годы. Если бы мы чтили своих родителей, у нас и жизнь была бы во многом иная. Вот что прививайте!

– Наставляйте детей в Боге не словами, а делами своими. Чтобы они видели вас в святом углу утром и вечером. Если они сейчас не молятся, то когда Господь посетит их, вспомнят и то, что краем уха слышали. Когда горе, тогда до Бога все. А если вы не наставите, то он бы и рад помолится, так не знает как. Вы в ответе за детей.

– Детей остерегайте от капризов перед вами. Они скоро забудут цену вашей любви, сердце их заразится злобой. И, по возрасту, пожалеете, что лелеяли их. Не потворствуйте им.

– Болезни ваши – грехи ваши. «Достойное по делам моим восприемлю. Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».

– Пропадает память? – У всех пропадает. Каждый день утром в постели читай 50 раз Ангелу-хранителю. Это займет около трех минут.

– Болеете? – Ставьте впереди Бога. Причащайтесь. Только покаянием. Душа должна кричать о помиловании. Молитесь: «Господи, насколько полезно мне исцеление, да будет, Господи, воля Твоя. Исправления подай, Господи!».

– Болит голова, ноги, руки, и т. д. – читай «Отче наш», «Богородицу» и отирай больное место крещенской водой.

– Больное место много крестить и помазывать крещенской водой. Креститесь ровно, не спеша «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь.»

– Много болезней духовного плана. Сделали операцию, а там ничего нет – «он» в другой орган ушел. Молитва, покаяние и причастие. Кто чувствует «его» – к отцу Герману в Сергиев Посад.

О последних временах.

– Печать антихриста ставить будут. Обман был только Еве. Сам будешь выбирать: хлеб или спасение.

– Истина уже сокрыта. Двое будут за столом и не договорятся. Будет одна ложь.

– Готовьтесь к страданиям. Не бойтесь, Господь укрепит.

– Великое бедствие будет на земле. Будет так трясти, что в пропасти будут уходить большие города и селения. Вода изчезнет. Смотрите за собой. Не отягчайтесь объедением и пьянством. Каждую минуту молитесь.

– Будет страшная война. Половина придет в Царство Небесное, у кого на устах «Господи помилуй». От ужаса не вспомнят молитв. А половина в ад, кто с матами. Кричи во всех критических ситуациях «Господи помилуй». «В чем застану, в том и судить буду».

– Возьмите себя в руки. Сейчас еще есть время. Через силу молитесь, поститесь, причащайтесь. Дальше с каждым днем, будет тяжелее. Не устоите без причастия, поста и молитвы. Читайте Слово Божье, изучайте его. Укрепляйтесь Господом, силой Его. В дни страшные и злые все преодолеете и устоите.
Разное.

– Брюки женщинам нельзя носить. Если бы женщины смогли увидеть и услышать (умом и глазами) то, что о них говорят мужчины, они бы больше никогда их не одели.

– При договоре или сделке, если будет у кого-то одного свой интерес, то дело не сложится как надо. Надо, чтобы для обоих было хорошо.

– По нам и правители. Какие мы, такие и они. Нельзя судить. Господь все разсудит. Сами выбираем.
– Держитесь земли. Продавать нельзя.

– Если обокрали – Бог дал, Бог взял. Лишь бы спастись. Все остальное приложится.

– старые вещи, особенно натуральные, не выбрасывайте. Складывайте в чулан.

Видео фильм о старце Иоанникие из Чихачево:

Поучение о любви.

Любите враги ваши. Ближний сделал тебе зло, а ты не смотри на то, люби его, за зло плати добром. Почему Господь дал такую заповедь: потому что она нам очень необходима как для настоящей, так, паче того, для будущей жизни. И в самом деле, что было бы на земле, если бы Бог не велел любить врагов, если бы позволил платить злом за зло. Тогда ссорам и смятеньям не было бы конца, тогда на земле жили бы как в аду. Когда кто вас обидит или оскорбит, то старайтесь поскорее сделать ему какое-нибудь добро, и он перестанет на вас злиться, если же добром не приклоните, то молитвой. Молитва о враге – это фимиам, самый приятный Богу и самый невыносимый для нашего врага; только разве каменный не тронется, не смягчится, когда мы будем молиться за него Богу. Если же при всех усилиях вашей любви вы не приклоните к себе вашего недоброжелателя, оставьте его, нечего бояться тех врагов, которым мы делаем добро. Они не сделают вреда, ибо зло, которое они нам делают, или хотят сделать, Бог обратит нам во благо.

Опасны для нас только те враги, которых мы сами не любим. Зло от них нам действительно есть зло, ибо мы тогда и сами делаем зло.

Таким образом, делая добро друг другу, и молясь друг за друга, мы истребим или, по крайней мере, уменьшим на земле зло. Еще в этой жизни мы должны приучить себя любить всех людей, даже врагов. Тому не возможно быть в раю, кто здесь не приучится любить всех.

Если вы скажите, что есть люди, которых любить невозможно, то будьте уверены, что и вам в раю быть невозможно.

Враги ваши там не будут, если они злы, да и вы там не будете, если злитесь на них. Ведь не свойства людей делают их блаженными или несчастными по смерти, а те свойства, которые они в себе образуют, живя с людьми. Господь наш учит нас любить и жить в любви не с некоторыми только, а со всеми. Это еще не любовь, когда мы любим тех, которые нам нравятся или нас любят.

«И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность; говорит Спаситель, ибо и грешники любящих их любят. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и в займы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего…».

Любят ли нас враги, или не любят нам об этом даже нечего беспокоится, будем о том заботиться, чтобы нам их полюбить.

Не иметь врагов нельзя, нельзя, чтобы нас все любили, но нам любить всех очень можно. Аминь.

P. S.
В декабре 2014 г. одна сестра во Христе приехала от о. Иоанникия, где несла месячное послушание и привезла эти наставления старца. На мой взгляд действительно – безценный дар для православного. Моя душа загорелась желанием непременно перепечатать этот труд в файл компьютера и выложить на этот сайт с надеждой, что кто-то выложит на другие сайты, скопирует и распечатает. В бумажном формате распространит для спасения душ православных.

Материал очень полезный именно в наше время и многих приведет к тишине спокойствия. Все мы много уделяем внимания антихристу и забываем о пришествии Христа, о чем и должны радоваться и прибывать в Боге. Постоянные негативные мысли о враге человечества вводит нас в ступор страха и безпокойства, отвлекает от главного – спасение души. Старцы говорят, что ничего нельзя бояться, кроме страшного суда, то есть греха. Нестроение душевное – это тоже грех, который по цепочке может привести к глубокому отступлению от Божией истины. О. Иоанникий своими наставлениями и помогает нам приобрести это спокойствие души. Правила простые и доступные, как все у Господа.

Всем Божией помощи!!!

А еще самое отрадное было услышать, что старец сказал, что войны не будет 3 года – старцы вымолили.

Теперь все дело по спасению лежит только на нас. Братья и сестры не упустите это драгоценное время Богом данное, встаньте на путь умного делания – спасение России, покаяния всенародного в предательстве и убийстве Царя-Императора Николая II и клятвопреступлении перед Царствующим домом Романовых. Господь ждет нашего покаяния. Спешите. Начните с личного покаяния. Это очень важно!

Ульяна Ф.

Вся статья про Старца Иоанникия из Чихачево скопирована без изменений у автора – Ульяны Ф.

Информация для тех, кто хочет посетить Свято-Никольскую обитель в Чихачево своим ходом или на машине. Ответы на вопросы: расписание и когда служба в обители, как доехать, когда принимает отец Иоанникий, телефон обители и пр.
Расписание служб в Свято-Никольской обители : каждую ночь служба, которая начинается в 2.00 (по Москве) вечерня, Литургия, отчитка (для всех! молитвы от духа немощи, старец благославляет на этой службе быть всем, занимает 10-15минут), далее молитвы от винопития, наркомании, проклятия. Заканчивается это всё соответственно под утро (5-6 утра). В субботу и воскресенье после ночных служб идет еще соборование (30-40 минут), далее почти каждое утро после службы отец Иоанникий принимает с вопросами. Не ищите телефон обители, его нет. Не надо брать благословение на поездку, а скажите: “Господи, благослови!” и спокойно поезжайте.
Всех пьющих, наркоманов везите туда или родственники поезжайте, просите молитв, для начала, и подавайте им там сорокоуст, отчитку, Псалтирь, они будут меняться и потом даже приедут. Многое, что можно там вымолить у Господа! Самое главное – это Литургия и вот там, на ночной службе, и на соборовании многие могут получить исцеление и просимое от Бога! Онкобольных и ВИЧ инфицированных и др тоже везите в обитель, в любом состоянии, чем раньше, тем лучше, они там могут исцелиться!!! Только нужно пожить там столько, сколько скажет отец Иоанникий! Все конечно по вере. А главное там лечится наша душа.
Можно написать записку старцу, он их все читает и молиться о нас. Если отец Иоанникий не принимает с вопросами, то пишите имена в записочке, опишите проблему, с которой приехали и о чём просить Господа.
Спаси Боже!
Нажмите ПОЖАЛУЙСТА на лайк и на кнопочки, поддержите и поделитесь!! СпасиБо!:

Отец современного иночества: воспоминания современников о святителе Игнатии Ставропольском. – М. : [б. и.], 1996

ОТЕЦ СОВРЕМЕННОГО ИНОЧЕСТВА

(Воспоминания современников о святителе Игнатии Ставропольском)

Предисловие

Из воспоминаний архимандрита Игнатия (Малышева) первого келейника епископа Игнатия Брянчанинова

Протоиерей Михаил Путинцев Черта из жизни святителя Игнатия Брянчанинова

Из повествований Татианы Борисовны Потемкиной о современных ей подвижниках христианского благочестия

Из письма настоятеля Череменецкого монастыря о. игумена Антония (Бочкова)

Два видения. Из записок схимонаха Михаила (Чихачева)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Говорящий слово Божие и слушающий слово Божие пользуются вместе, а приносит пользу - Бог. Он соединяет здесь, на земле, в юдоли скорбей и плача человеков в единомыслие Своим всесвятым, всесильным словом. Он вселяет единомысленных по окончании земного странствования в дом вечный, где духовный праздник никогда не умолкает, - писал святитель Игнатий, епископ Ставропольский и Кавказский.

Ныне он причислен к лику святых; многочисленные почитатели его имеют утешение обратиться к нему в молитве. Суд Божий прославил пред людьми того, кто был так гоним и поносим ими при жизни. Говорят, что святой после смерти рождается, а прославляется после смерти своих современников. Публикуемые здесь воспоминания - дань памяти святителю, столь много сделавшему для монашества последних времен. Его творения - бесценное приношение современному монашеству. Каждая строчка их написана тростью креста и чернилами сердца. Старец Варсонофий Оптинский говорил, что тот, кто не ознакомится с творениями еп. Игнатия, не может понять современное монашество, его дух и направление.

Величайшая заслуга свт. Игнатия в том, что он разъяснил творения древних Святых Отцов-аскетов применительно к нашему времени. Сам святитель так писал в Предисловии к пятому тому своих сочинений: Здесь указаны изменения не в сущности, а в обстановке, имеющей на сущность существенное влияние; здесь указано, каким образом должно пользоваться писаниями древних и применять их к современности, избегая того ложного положения с его последствиями, в которое поставляется всякий не понявший и не приметивший необходимости применения.

Книги свт. Игнатия являются азбукой для любого человека, желающего вступить на путь борьбы со страстями. Протоиерей Петр Гнедич, профессор МДА, большой почитатель еп. Игнатия, говорил, что творения святителя облегчают современным читателям понимание "Добротолюбия" и других аскетических творений. "Другими словами, для правильного понимания творений Святых Отцов нужно первоначально прочитать сочинения епископа Игнатия", - пишет игум. Марк (Лозинский). Архиепископ Костромской Платон с благодарностью писал еп. Игнатию, что слышит в его сочинениях "звуки святоотеческой гармонии" и наслаждается "духом древних Отцов".

Творения святителя - Богодохновенное переложение учения Святых Отцов древности для сынов нашего века, лишенных правильных духовных понятий. Причина этого лишения - оскудение духоносных Отцов. Это оскудение могло бы быть отчасти восполнено писаниями святых людей, но эти писания в основном понимаются неправильно, приблизительно, толкуются искаженно, превратно. Современное монашество привыкло более руководствоваться не духоносными учениями Святых Отцов, а "преданиями" дерзающих называть себя великим именем старцев. Сказал Господь Иисус об этих преданиях: Всуе же чтут Мя, учаще учением, заповедем человеческим. Оставльше бо заповедь Божию, держите предания человеческая (Мк. 7, 13); преступающе слово Божие преданием вашим, еже предаете (Мк. 7, 13).

Святоотеческие писания сокровенны в своей глубине, таинственны, покрыты сенью, подобной облаку, которым покрыл Господь скрижали Завета от народа израильского на горе Синайской. Причина непонимания - наше падение, душевный, лжеименный разум: Духовный же востязует убо вся, а сам той ни от единаго востязуется. (1 Кор. 2; 15). Книги свт. Игнатия приводят нас на путь правильного понимания святоотеческих писаний. В то время, когда духоносных путеводителей нет, или они крайне редки, мы дерзнем сказать, что книги святого Игнатия для многих становятся единственным путеводителем.

Святитель Игнатий с болью пишет об угасании того, что должно бы являться цветом христианства, светильником миру- православного монашества. С его угасанием связывает святой и упадок всего христианства в целом. Он раскрывает причины угасания монашества, нелицеприятно обличает недостатки монастырей и монашествующих своего времени. Цель обличения - уврачевать, исправить недостатки. Единственно верный путь к исправлению - покаяние, возвращение к заповедям святых учителей христианства.

Значение писаний свт. Игнатия для нашего времени раскрыто в замечательном видении, бывшем одной инокине, нашей современнице. Вот ее рассказ:

"Уже в пожилом возрасте я пришла к вере, стала ходить в храм. Однажды мне попалась книжечка "Беседа преп. Серафима с Мотовиловым о цели христианской жизни". Там говорилось, что нужно подвизаться в совершении тех добродетелей, которые приносят благодать Святого Духа: если более благодати Божией дает молитва и бдение, то нужно бдеть и молиться, если много дает Духа Божия пост, надо поститься, если милостыня - творить милостыню. Я задумалась о том, какое же мое дело, что нужно делать, чтобы спастись. Стала молиться, чтобы Господь вразумил. Является мысль: нужно читать книги, написанные святыми людьми.

Тогда я снова стала молиться, чтобы Господь открыл, какие именно книги нужно читать. Незадолго до этого одна из знакомых дала мне почитать книгу писем святителя Игнатия Брянчанинова. И вот появляется желание прочитать именно эту книгу. Я взяла ее и читала всю ночь: настолько оказалось близко душе все, что было там написано. Это было накануне воскресного дня, и, собираясь пойти на раннюю Литургию, в 5 часов утра я решила немного отдохнуть. Чтобы не проспать, не легла, а задремала в кресле. И тут, не знаю, во сне или наяву, я увидела следующее:

Большая старинная толстая книга в кожаном переплете с застежками раскрылась передо мной. На чистых, глянцевой белизны листах книги появились чудной красоты драгоценности: золотые кольца, серьги с драгоценными камнями. Особенно привлекло мое внимание ажурной работы золотое яичко: внутри него было другое яичко, еще более чудное. Все эти драгоценности были удивительно сделаны, и я подумала, что никакая человеческая рука не могла их создать.

Затем я задумалась о смысле видения и стала постепенно догадываться, что оно как-то связано с тем, что я читала в книгах святителя Игнатия. Тогда я спросила: "Господи, таковы творения епископа Игнатия?" И тут же как бы услышала в сердце ответ: "Да, таковы его книги, читай - и спасешься!"

После этого я нашла возможность достать все книги свт. Игнатия, прочитала их, была на Толге для поклонения его святым мощам. Постепенно созрело желание монашества, я приняла иноческий постриг. Чувствую водительство свт. Игнатия во всей моей жизни". (Записано иеромон. Сергием (Рыбко) в Оптиной пустыни в 1991 г.).

В одном из своих писем свт. Игнатий говорил, что все читающие его творения входят как бы в духовное общение между собой и становятся единой семьей. Пускай эта книга будет даром тем, кому дорог святитель Игнатий, так много трудившийся в проповеди евангельской любви к ближнему.

Святителю отче Игнатие,

моли Бога о нас!

Из воспоминаний архимандрита Игнатия (Малышева),

первого келейника епископа Игнатия Брянчанинова*

Архимандрит Игнатий Брянчанинов умел любить чад своих духовных, но умел и учить их; много пострадал он за них, много вынес на своих плечах клеветы и порицаний. Архимандрит Игнатий душу свою полагал за учеников своих: он прощал всякую немощь - лишь бы человек сознал ее с покаянием; но ненавидел лукавство и фарисейство; гордость и тщеславие обличал и искоренял ежедневно. Каких, бывало, унизительных качеств не навяжет старец своему послушнику и заставит говорить: я ленивый, нерадивый, гордый, самолюбивый, нетерпеливый, малодушный и проч., и непременно заставит все сие сознать в себе и за все просить прощения.

В особенности доставалось много подобных испытаний келейнику его Игнатию, известному под названием "Маленького", проходившему различные послушания, и между прочими послушание свечника. Эта должность в летнее время требовала безвыходного пребывания в церкви: свечник увольнялся только чтобы пообедать или напиться чаю, который первое время братия собиралась пить в келье настоятеля. Игнатий обыкновенно приходил, когда все уже отопьют, и в чайнике оказывался не чай, а, как они выражались, "ай".

И такого-то чаю Маленький Игнатий нальет себе чашку, а в эту минуту, случалось, войдет архимандрит, возьмет его за ворот и гонит в шею из комнаты вон, приговаривая: "Ах ты окаянный, сластолюбец! Разве ты за тем пришел в монастырь, чтобы чай пить? Вон пошел". И идет послушник на свое место к свечному ящику. Товарищ его, о. Феофан Комаровский, впоследствии бывший архимандритом Соловецкого монастыря, бывало, спросит: "Что, родименький, напился чаю?" "Напился", - ответит Игнатий.

В таком роде уроки бывали ежедневно, особенно первое время, когда о. архимандрит был еще помоложе и поздоровее. Но он учил и воспитывал каждого ученика по его силам и способностям, не щадя своих сил, не жалея времени, и, если его ученикам бывало нелегко принимать его учения и усваивать себе его правила, то и ему не мало трудов стоило каждого отдельно воспитать, внушить любовь к урокам и возводить в духовное состояние.

В то время был в монастыре другой Игнатий-наместник, которого называли "Молодой": видный по лицу и росту, на все способный, распорядительный, неутомимой деятельности, любимец многих. Нельзя было и самому ему не сознавать своих достоинств, тем более, что он был крестьянского происхождения.

Однажды приходит к нему родной брат, деревенский мужичок, в сером кафтане; самолюбивому наместнику стыдно стало принять такого брата: он отказался от него и выслал вон. Мужичок передал свою скорбь некоторым из братии; это дошло до архимандрита. Тот немедленно приказал привести мужичка к себе; принял его в гостиной, обласкал, посадил, велел подать чаю и в то же время послал за наместником. Когда он вошел, архимандрит, обращаясь к нему, сказал: "Вот, батенька, к тебе братец пришел, поздоровайся с ним и садись чай пить. Он обедает у меня, приходи и ты с нами обедать". Отец архимандрит накормил, напоил мужичка и наградил еще на дорогу, а потом сделал назидание своему красивому наместнику.

Система воспитания новоначальных у настоятеля была такова: он приучал их быть откровенными с ним, не только в делах, но и в помыслах. Такая откровенность и близость отношений не допускала учеников до грубых погрешностей: как-то было стыдно и жалко оскорбить своего отца и благодетеля, который старался не стеснять их и не воспрещал веселости в обращении между собой, даже в его присутствии.

Архимандрит Игнатий ненавидел несогласия и ссоры: если случалось кому поссориться, он немедленно призывал их к себе и мирил, чтобы не оставалось неприязни до другого дня. Простой старец по имени Антоний так усвоил себе это правило, что, бывало, вечером, ходит всюду, ищет брата, с которым размолвился, и всех спрашивает: "Не видал ли такого-то?" И на вопрос: "На что тебе его?" - отвечает: "Да видишь ли, голова, давеча с ним поразмолвил, а отец говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем; надо прощенья попросить". И непременно отыщет брата и исполнит свое благое намерение. Этот старец готовился к пострижению и, во время сенокоса, сушил сено вместе с рабочими. Архимандрит пришел на сенокос и сказал: "Бог помощь", - и, обращаясь к Антонию, спросил: "Что ты тут делаешь?" Старец по простоте отвечал: "Тружусь, как преподобный Сергий". "А я тебе припомню, как трудился преподобный Сергий", - отвечал настоятель.

Когда Антоний принял пострижение, то пришел к настоятелю просить монашеского правила, какое благословит ему держать. "А помнишь, что ты сказал мне на сенокосе, - говорит настоятель, - что ты трудишься, как преподобный Сергий? Преподобный Сергий клал по тысяче поклонов в сутки, клади и ты". - "Ой, батюшка, не могу, стар". - "Ну так смирись, клади двенадцать поклонов". Антоний упал к ногам настоятеля и говорит: "Батюшка, мало, благослови класть триста". - "Много, старец, не выдержишь". - "Нет, благослови: Бог поможет за твои молитвы". И исполнял старец это правило до самой смерти.

Отец Антоний жил подле кухни и, по старости лет, не ходил на братскую трапезу, но кушал в своей келье. За три дня до смерти, во время трапезы, пришел Антоний на братскую трапезу и поклонился всей братии. Некоторые улыбнулись и шутя сказали: "Отец Антоний пришел прощаться". Старец прошел к Павлу Петровичу Яковлеву, который жил подле трапезы, дает ему пять рублей и говорит: "Вот, голова, у меня племяш, солдатик в походе; будет жив, придет, так отдай ему". - "Сам отдай, старец", - отвечал Яковлев. "Не ровен час, голова, сам-то, может, и не отдашь". Антоний удалился в свою келью, лег и на третий день скончался кончиною праведника.

При мудром руководстве настоятеля много было поучительных случаев, из коих приводятся здесь некоторые. Под покровительством преподобного Сергия, в продолжение пятнадцати лет не было ни одного смертного случая в Сергиевой пустыни. Первым скончался иеромонах Владимир во время управления архимандрита Игнатия. Долго страдал инок Владимир водяною болезнью, и настоятель, имея обычай навещать болящих, чтобы приготовить их к кончине, навестил и о. Владимира, который лежал уже на одре смертном: "Не хочешь ли принять схиму?" - спросил настоятель. "Какой я схимник", - смиренно отвечал умирающий, считая себя недостойным такой милости. Вскоре скончался страдалец, и кончина его ознаменовалась утешительными видениями, составляющими домашнюю тайну Сергиевой обители. Архимандрит Игнатий, оказывая любовь и сострадание к болящим по телу, еще более оказывал милости и снисхождения к немощам душевным. Некто Платон Яновский, бывший придворный малолетний певчий, пришел в монастырь, и вскоре открылся у него прекрасный голос-баритон; певец не уступал знаменитым итальянцам и прожил несколько лет в обители в качестве послушника. В это время фельдмаршал князь Барятинский пожелал устроить у себя на Кавказе хор певчих и обратился в придворную капеллу с требованием способного человека для занятия должности регента. Капелла указала на Яновского. Яновскому предложены были значительный оклад и блестящая карьера в будущем.

Яновский, пробыв несколько лет на Кавказе, вполне удовлетворил желанию князя и возвратился обратно в монастырь. Проживши несколько лет в другом обществе, вернулся Платон, да не он: с новыми навыками и немощами. Архимандрит подумал: что делать? Взят он ребенком от отца-священника, теперь - круглый сирота, и, по свойственному ему милосердию, оставил Платона у себя. Яновский был весьма признателен настоятелю за такую милость; даже, в минуты своих слабостей, с плачем падал ему в ноги и целовал его руки. Отеческим обращением о. архимандрита сохранен от явной гибели человек. Яновский прожил до смерти в монастыре и, кроме немощи, от которой сознательно страдал, был кроткий, смиренный и истинный христианин, чему служит доказательством предсмертное письмо его ко второму настоятелю Игнатию.

Еще подобный сему пример представляет бывший Нижегородский протодиакон Василий Петрович Малев. Это был человек способный, разумный, но подверженный той же немощи. Он сам о себе говаривал: "Несчастный я человек: был молод, талантлив, - бывало, купцы и помещики на руках носили, угощали, угощали Василия Петровича, кровь перепортили; вот и доживай свой век, да страдай, Василий Петрович".

Это была личность такая солидная и разумная, что совестно бывало и вспомнить об его слабости. Однажды, по немощи, был он заперт в своей кельи, когда поправился, говорит приставнику: "Поди к архимандриту и скажи, что мне нужно поговорить с ним". Архимандрит благословил придти. Малев входит к настоятелю и, чинно помолившись пред св. иконами, говорит: "Вот что, батюшка, вам известна моя немощь и скверное житие мое; но я и в таком положении имею обычай ежедневно пред образом преподобного Сергия, который находится у меня в келье, читать акафист. Вот, на этих днях стою я пред иконой преподобного Сергия и читаю, а образ как бы говорит мне: "Поди к твоему настоятелю и скажи ему, чтобы он тебя высек". Так, батюшка, как же благословите, публично или наедине?" - "Вот видишь, Василий Петрович, - сказал настоятель, - преподобный Сергий сам о тебе заботится. Я нахожу, что лучше наказать публично, чтобы другие имели осторожность". - "Как благословите, батюшка, так и исполните", - спокойно отвечал кающийся. Конечно, это не было исполнено.

Были и другого рода болящие, которых архим. Игнатий не оставлял без внимания. Поступил в монастырь молодой человек, сенатский чиновник, Иван Мызников, впоследствии иеромонах и казначей Сергиевской пустыни. Человек весьма хороший и строгой жизни, но, вероятно, по ревности, без руководства, самочинно привел себя в странное состояние духа, близкое к прелести. Отец архимандрит, как опытный руководитель, заметив в нем неправильное настроение, приказал ежедневно приходить к нему. Мудрый наставник, желая разбить в послушнике некоторое мнение о себе и ипохондрическое расположение духа, называл его "веселеньким" и употреблял разные меры, как словесные, так и практические, с прямою целью довести его до детского смирения, уничтожить самомнение и начало губительной прелести. Это продолжалось года три или четыре; и наконец удалось архимандриту, так сказать, вынянчить человека: Мызников пришел в нормальное положение и был полезен для обители.

Другой послушник, Николай, заболел тяжкою болезнью и до того высох, что ему казалось, будто желудок его прирос к спинной кости. Больной имел обычай открывать помыслы настоятелю, который поместил его близ себя, чтобы наблюдать за ним поближе. Когда Николай стал поправляться, ему стали приходить помыслы о самоубийстве, к нему приставлен был человек, и в келье все опасное было прибрано. Но он усмотрел как-то гвоздь над дверью, и помысл стал говорить ему сделать тесемку из простыни и удавиться на этом гвозде. Но обычное откровение помыслов спасло его и на этот раз, он сейчас же исповедал преступное намерение своему старцу и тем сохранил жизнь свою.

Когда он значительно стал поправляться, о. архимандрит начал несколько развлекать его, однажды дал ему бумагу и велел отнести в канцелярию, но нигде не останавливаться, а скорее возвращаться обратно. Николай пошел и пропал. Настоятель послал за ним: в канцелярии его не оказалось; послали верхового по дорогам и к морю, и около монастырских прудов отыскивать его, но Николай нигде не находился. Архимандрит стал на молитву... Через два часа приходит к нему сам больной. "Где ты был?" - спрашивает его настоятель. "На колокольне", - отвечает больной. "Зачем же ты туда ходил?" - "Помысл сказал мне: иди на колокольню и соскочи оттуда". - "Отчего же ты не соскочил?" - "Я долго думал, а другой помысл говорил мне: как же ты соскочишь без благословения батюшки? Я думал, думал, да и сошел с колокольни".

На прием светских лиц архимандрит был не ровен; редким удавалось понять его. Иногда он, как юродивый, бывало, раскричится, а иногда молчит, слова не дождешься, посетители не знают, как и уйти из гостиной. А зато, как разговорится, то слушал бы его не отходя несколько суток. Маленький Игнатий всегда торчал при нем и часто, по сыновней любви, делал ему замечания: "Зачем, батюшка, сказали то, или это? Вот и будут делать об Вас ложные заключения". А он, бывало, махнет рукой, говоря: "Я не светский человек, не умею рассчитывать", - пойдет к себе в кабинет и ляжет в угол, прибавив: "Вот мое место".

И здесь-то он был истинный аскет, не отошел бы от него: речи его, как гусли, сладкозвучно услаждали ум и сердце. "Видел я, - свидетельствует Маленький Игнатий, - двух человеков: нашего батюшку и пустынного старца Исайю Никифоровского; видел их вместе, видел и порознь, и благодарю Бога, что сподобил Он меня видеть святых людей."

Еще говорит о. Игнатий Маленький, что в продолжение двадцати четырех лет он не помнит случая, чтобы о. архимандрит отказал в приеме братии: дверь его для всех была открыта, и он любил, чтобы приходили к нему. Отец Игнатий припоминает, как он в новоначалии надоедал своему старцу ежеминутным испрашиванием благословения, имея обычай не приступать без этого ни к какому делу. Бывало, в пятом часу утра послушник будит своего настоятеля, чтобы получить благословение идти к утрени, и о. архимандрит никогда не прекращал такого порядка и не отягощался им.

Ему не нравилось, когда кто-либо из братии уклонялся от него или боялся его. Все ближайшие ученики всегда находились около него, как пчелы около матки. Он приучал их к чтению Св. Писания, часто приглашал к себе и заставлял читать, как бы нужное для него самого, и усматривал, кто как читает, с какою верою и любовью к слову Божию. Келейников своих он заставлял читать каждый день утреннее и вечернее правило. Многие из них ежедневно вечером приходили исповедовать грехи свои, не оставляя до другого дня никакого греховного помысла, и получали разрешительную молитву. Вследствие чего они были веселы и легки, как на крыльях летали. Старец не любил уныния и, если замечал в ком уныние, спрашивал причину и разбивал словом утешения, прибавляя: "Уныние не от Бога, исповедуй грех и будь весел".

Были и такие в числе братства, которые никак не могли привиться к своему отцу, и это большею частью те, которые получили начальное воспитание в других монастырях; они-то и составляли противную партию, не желая жить по правилам отеческим, и враждовали против тех, которые ходили на исповедь и откровение помыслов. В последующее время много пострадал за это от противной партии старец схимонах Макарий, к которому также новоначальные ходили на исповедь и откровение, между тем как сказано у Аввы Дорофея, что все живущие без назидания падают, как листвие, и погибают. Авва Исайя говорит: "Каждый помысл, производящий в тебе брань, открывай наставнику твоему и облегчится брань твоя. Из-за стыда не позволь себе скрыть ни одного такого помысла, потому что демоны находят себе место только в том человеке, который утаивает свои помыслы, как благие, так и лукавые" (гл. 163). Ученики о. архимандрита Игнатия, в союзе любви между собою, ревновали о деле Божием: бывало, кто из богомольцев попросит отслужить молебен или панихиду, все стремятся без очереди исполнить, как можно лучше, так что сами монашествующие, проходя мимо, остановятся и слушают с наслаждением. Есть и ныне подобные сыны обители, иначе и не мог бы удержаться чин священно служения в порядке.

Архимандрит Игнатий был широкой, возвышенной натуры, пылкий, восприимчивый, всему хорошему радовался, как младенец, и эта радость обыкновенно выражалась быстрым хождением, почти беганьем по залу и потиранием затылка. Когда в это время входили ученики, он не замечал их, продолжая бегать и непритворно радоваться. В таких же формах выражались у него и скорби, с тою разницею, что тогда потирал он не затылок, а лоб. Ученики в это время не смели входить, а смотрели в дверные щелки.

Много приходилось о. архимандриту переносить оскорблений, тогда как сам он был необыкновенно добр и благожелателен к ближним. Он глубоко сочувствовал всякому доброму делу, а его грубо, невежественно оскорбляли, кто несправедливыми притязаниями по службе, кто дерзкими и лживыми порицаниями, - и все это делалось по бесовской зависти, незаслуженно. Тогда, взволнованный скорбию, он обвинял антихриста и его сотрудников; но вскоре успокаивался и, если оскорбление было велико, то удалялся в спальню, спускал густые занавеси на окнах, делал из кельи темницу и запирался на неделю и на две, объявляя себя больным.

В такое время никто не входил к нему, он предавался молитве и плачу, до тех пор, пока не придет благодатное посещение свыше и не осенит его неизреченною радостию. По выражению его, не только душа, но и тело, и кости принимали участие в этой радости, по словам Спасителя нашего: Царствие Небесное внутри вас есть (Лк. 17; 21). Истинен глагол Господень! Человек, находясь в таком состоянии, иного блаженства и представить себе не может. Обычно небесному царству приходить после тяжкой скорби: многими скорбями подобает войти в царство небесное (Деян. 14; 22). Вот тогда-то и совершалось преображение из врагов во Ангелов светлых; об этом он сам выражается в своем "Плаче": "Я встречал врагов, ищущих головы моей, как Ангелов светлых".

В таком настроении духа архимандрит Игнатий занимался сочинением своих поучений. После долгого затвора всегда являлись на столе поучительные его творения, и сам он выходил из своей темницы со светлым, необыкновенно радостным лицом. Он не скрывал своих творений от учеников: всегда, бывало, прочитает, не из тщеславия, а как будто для проверки. Весьма редкие понимали высокие душевные качества архимандрита: кроткий сердцем, простой, безмерно милостивый и любвеобильный, бывало, вспылит на минуту и гасит эту вспышку слезами покаяния.

Архимандрит Игнатий был замечательно нестяжателен и несребролюбив; бывало, казначей принесет ему жалованье или долю по разделу братской кружки, - он и в руки не возьмет, и даже не сосчитает, а скажет казначею: "Положи, батенька, в налойчик", - и из этого налойчика брали келейники и расходовали по его распоряжению. Стол его был неприхотлив, он употреблял более растительную пищу и какие-либо кашицы, и то весьма умеренно, тогда как на вид он не представлял из себя постника или больного. Полный, румяный, он казался пользующимся совершенным здоровьем и, по мнению многих, изнеженным, а в сущности был изможден болезнями.

В зимнее время он почти никуда не выходил; в кельях устроены были тройные рамы, в небольшой гостиной стояли две печи, так что здоровому человеку невыносимо было сидеть в ней, а он входил в эту гостиную в рясе, ваточном подряснике и в катанках на ногах. Келейники часто надоедали ему советами держать температуру попрохладнее, уверяя, что будет для него здоровее. Старец покорится, бывало, своим попечительным чадам и непременно простудится: "Ну вот, послушал вас и простудился, болен. Тело мое, истомленное болезнями, требует большего тепла". Уйдет и затворится в своей теплице - в спальне.

Келейная его одежда была также незатейлива: мухояровый подрясник, не застегнутый на груди, на ногах катанки. Так и видишь его: ходит, бывало, по келье и потирает затылок или пишет у стола, или лежит в углу и читает книгу; вот постоянные занятия подвижника. Всегда приветливый, ласковый, в особенности со своими любимыми келейниками; он иногда шутил с ними и давал наименования каждому по его способностям.

В последнее время пребывания о. архимандрита Игнатия в Сергиевой пустыни началась перестройка зимней Сергиевской церкви. Хотя пространная церковь была необходима, но он неохотно принимался за новую постройку, опасаясь войти в новые долги, потому что и старые его тяготили. Настоятель поручил своему первому келейнику, Маленькому Игнатию, всю заботу по постройке, как приобретение средств, так и заготовку материалов и самую постройку, и все совершилось во славу Божию, без особенных затруднений, за молитвы старца. Храм преподобного Сергия был окончен и освящен уже по отъезде Преосвященного Игнатия на епархию.1

Два замечательных случая были при освящении этой церкви, которое было совершено 20 сентября 1858 года Преосвященным митрополитом Григорием. Когда началось священнослужение, все окна и двери были заперты, вдруг неизвестно откуда влетел голубь и сел на иконостас над царскими вратами и просидел все время освящения и Литургию, не слетая с места; когда и как он улетел, никто не мог заметить.

Второй случай: Высокопреосвященнейшему митрополиту не понравились Царские врата нового храма, весьма ценные, с изображением двенадцати апостолов. По мнению митрополита, следовало изобразить Благовещение и четырех Евангелистов, и он приказал настоятелю, преемнику Преосвященного Игнатия, непременно выставить их и сделать другие. Настоятель, затрудняясь исполнить волю архипастыря, за неимением средств, просил позволения окончить врата, для которых заказаны были серебряные ризы на апостолов; но митрополит не соглашался. Архимандрит томился недоумением и молчал, не сообщая об этом никому из братии во избежание пересудов.

В том же году в декабре митрополит Григорий был опять в Сергиевой пустыни по случаю погребения статс-дамы Мятлевой, и подтвердил свою волю настоятелю, чтобы тот переменил Царские врата. В ту же зиму скончался архипастырь, и настоятель еще более мучился совестью, что не мог исполнить его приказания, и врата стояли неоконченными.

В сороковой день после кончины митрополита приходит к настоятелю родной брат его, проживавший в Сергиевой пустыне, ризничий иеромонах Платон и говорит, что видел во сне митрополита Григория. "Владыка сидел посреди церкви на амвоне, - говорил о. Платон, - а я выходил из алтаря и нес мешок с хлебцами; митрополит подозвал меня к себе и сказал: "Раздайте эти хлебы на помин души моей, а ты скажи своему брату, пускай окончит Царские врата". Удивленный и обрадованный настоятель возблагодарил Бога, что покойный Владыка развязал его совесть, и тут же рассказал о своем затруднении брату, предварительно ничего не знавшему. Царские врата немедленно были окончены.

Архимандрит Игнатий (Брянчанинов) прибыл в Сергиеву пустынь 5 января 1834 г. Вместе с ним прибыл только что принятый в келейники двадцатидвухлетний юноша Иоанн Малышев, который через двадцать четыре года сделался его преемником по настоятельству в Сергиевой пустыни.

Троице-Сергиева пустынь - первоклассный мужской монастырь на берегу Финского залива близ Стрельны - была основана в 1732 году архимандритом Варлаамом (Высоцким), настоятелем Московской Троице-Сергиевой Лавры, духовником императрицы Анны Иоанновны, которая в 1732 г. подарила ему свою Приморскую мызу. Здесь архимандрит Варлаам разместил первую деревянную церковь во имя преп. Сергия Радонежского, которая была перенесена сюда из Санкт-Петербурга.

Основатель монастыря архимандрит Варлаам умер в июле 1737 года и был погребен в основанной им обители. В 1756 г. в центре монастыря был заложен каменный пятиглавый соборный храм во имя Святой Троицы по проекту архитектора П.А. Трезини. Строительство продолжалось в течение семи лет, до 1763 года. В 1764 г. монастырь из ведения Троице-Сергиевой Лавры перешел в управление Санкт-Петербургского епархиального ведомства. Постепенно он вырос, увеличилось число братии. К началу XX века на землях, отведенных монастырю, было построено семь отдельных каменных храмов с одиннадцатью престолами и четыре каменных часовни.

Своим процветанием монастырь был обязан мудрому руководству его настоятеля архимандрита Игнатия (Брянчанинова) и щедрым пожертвованиям представителей виднейших титулованных родов России: графов Зубовых, графов Кушелевых, князей Голицыных, Кочубеев и Юсуповых, а также потомков знаменитого богача и мецената Саввы Яковлева.

Улучшение материального благосостояния обители позволило о. Игнатию в 1839 году открыть в Троице-Сергиевой пустыни начальную школу для детей штатных служащих и окрестных поселян. Архимандрит Игнатий постоянно наблюдал за успешностью преподавания в ней как богословских, так и светских наук. 25 июня 1850 года он сообщал в I экспедицию Санкт-Петербургской Духовной Консистории: "...Означенные в тех ведомостях 24 ученика обучались, с успехами хорошими: чтению церковной и гражданской печати, чистописанию, отчасти краткой российской грамматике, первой части арифметики, краткому катехизису и краткой Священной Истории. Преподаватель сих предметов, состоящий в должности братского духовника Сергиевой пустыни иеромонах Аполлинарий, исполнял обязанность наставника, при назидальном поведении, с постоянным усердием, ревностно и пользою".

Троице-Сергиева пустынь была закрыта и разграблена уже в годы гражданской войны. В 1921 году ее настоятель игумен Сергий был расстрелян, монахи большей частью разогнаны, некоторые из них арестованы и сосланы в Соловецкий концентрационный лагерь. Последние тринадцать монахов жили в пустыни до ноября 1931 г. К этому времени в монастыре уже давно (с 1919 г.) размещалась детская трудколония. Происходили как планомерные, так и разбойные вскрытия и разграбления могил на кладбище пустыни. Сами здания храмов монастыря некоторое время оставались целыми и не подвергались значительным разрушениям. 14 сентября 1930 года президиум Леноблисполкома передал три из них "в пользование" школе ВОХР под клуб, библиотеку и т.п.

Окончательное разграбление и снос храмов начались после размещения на территории монастыря в середине 1930-х гг. Школы переподготовки начсостава военизированной охраны промышленности ВСНХ СССР имени Куйбышева.

Снос храмов был прерван Великой Отечественной войной; в сентябре 1941 - январе 1944 гг. вблизи Стрельны проходила линия обороны города.

Варварское разрушение храмов монастыря завершилось уже после войны, в начале 1960-х гг., когда территория бывшей обители была передана средней специальной школе милиции Ленинграда. В эти годы были полностью или почти полностью разрушены все наиболее значительные храмы монастыря, в том числе и те, которые в первые послевоенные годы предполагалось реставрировать (для некоторых зданий были даже подготовлены проекты реставрационных работ).

Были снесены замечательные по красоте соборы Святой Троицы и Воскресения Христова вместе с нижним храмом Архангела Михаила (собор строился по совместному проекту архим. Игнатия (Малышева) и архитектора А.А. Парланда), "Кочубеевская" церковь Покрова Пресвятой Богородицы, часовня Рудненской иконы Божией Матери, где находилась чудотворная Рудненская икона, и часовня Тихвинской иконы Божией Матери, где был похоронен схимон. Михаил (Чихачев); существенно повреждены и частично перестроены церкви преп. Сергия Радонежского, "Зубовская" церковь св. мч. Валериана при инвалидном доме, "Кушелевская" церковь свт. Григория Богослова (одно из лучших творений А. И. Штакеншнейдера) и "Шишмаревская" надвратная церковь св. Саввы Стратилата. Часовни во имя Покрова Пресвятой Богородицы и Спаса Нерукотворного Образа сохранились в полуразрушенном виде. Великолепный архитектурный ансамбль Троице-Сергиевой пустыни, один из самых замечательных монастырских комплексов России, практически перестал существовать. Полному разрушению и разграблению подверглось и существовавшее при монастыре кладбище; на его месте был размещен милицейский плац-парад.

*) Публикуется впервые.

1 Многие знавшие архимандрита Игнатия духовные лица желали бы, чтобы он был возведен в сан епископа. Его неоднократно выдвигали кандидатом на архиерейскую кафедру, но каждый раз недоброжелатели отклоняли его кандидатуру. Так обер-прокурор Протасов воспрепятствовал назначению архимандрита Игнатия на Варшавскую кафедру. Митрополит Никанор в 1855 году отклонил просьбу Кавказского наместника Н.Н. Муравьева, лично знавшего архим. Игнатия, о назначении последнего на Ставропольскую кафедру; при этом он сослался на то, что Брянчанинов не учился в Духовной Академии.

В 1856 году скончался митрополит Никанор. На его место был назначен митрополит Григорий. Новый митрополит сам был с 1822 по 1825 год настоятелем Сергиевой пустыни. Он хорошо знал архимандрита Игнатия и весьма доброжелательно относился к нему. Зная его прекрасные душевные качества и административно-хозяйственные способности, видя Сергиеву пустынь совершенно преображенною, митрополит Григорий счел, что в святительском сане архимандрит Игнатий принесет еще большую пользу Святой Церкви и предложил ему принять сан епископа. Хиротония архимандрита Игнатия во епископа Кавказского и Черноморского состоялась 27 октября 1857 г. в Казанском соборе (там же двадцатью тремя годами раньше игумен Игнатий был посвящен в сан архимандрита). В хиротонии принимали участие: митрополит Санкт-Петербургский Григорий (Постников), архиепископ Казанский Афанасий, архиепископ Ярославский Нил, архиепископ Камчатский Иннокентий (ныне причислен к лику святых), епископ Ревельский Агафангел, епископ Тверской Филофей и епископ Мелитопольский Кирилл.

Из записок Высокопреосвященного Леонида, архиепископа Ярославского

Я пришел в церковь уже перед концом обедни и занял уголок у южных дверей верхнего алтаря. Передо мною стоял, спиною ко мне, архимандрит, стройный, высокого роста, с прекрасно расположенною линиею плеч. "Это о. Игнатий", - подумал я. Это тот самый человек, имя которого так часто, в продолжение пятнадцати лет, было у меня на устах, человек, жизнь которого была для меня образцом жизни монашеской, но на которого я смотрел как на существо для меня недоступное, хотя мне и удалось побывать у него в пустыни раза два или три после того, как зародилось во мне желание монашества.

Обедня кончилась: начали раздавать образа священникам для крестного хода. Архимандрит обратился ко мне, поздоровался и, заметив на мне магистерский крестик, сказал: - Вероятно, Вы профессор здешней семинарии? - И притом, - отвечал я с поклоном, - человек, некогда имевший счастье быть Вам известен, но которого Вы, вероятно, никак не припомните. Это было в Петербурге, десять лет назад, и притом я был в другом, именно в военном платье.

Во флотском мундире, - прервал меня о. Игнатий. - Очень польщен и чрезвычайно рад увидеть Вас и снова познакомиться с Вами.

Пока крестный ход продолжался, мы сидели в гостиной митрополита. Отец Игнатий расспросил меня о ходе моей жизни после того, как расстался я с ним, и сказывал, что время от времени он вспоминал обо мне, и изъявил удовольствие, что я помню его. Когда о. Игнатий услышал, что я никогда ни на один день не переставал помнить его, всегда благодарный за те наставления, которые нашел для себя благодетельными и жизненными1, он отвечал мне: "У меня, отец Леонид, будет просьба к Вам: не забывайте меня в своих молитвах. Это общение молитв необходимо для душ, которые больше или меньше симпатизируют между собою".

Я слышал, что архимандриту Игнатию со стороны духовных дали знать, чтобы он просился на покой. Это дошло до Великой Княгини Марии Николаевны, она стала просить Государя. Император предложил Императрице: "Ты давно не была в Сергиевской пустыни: съезди и скажи Игнатию, что я на покой его не отпущу, а если хочет, пусть для поправленья здоровья просится в полугодовой отпуск". Так и сделали, и о. Игнатий едет на Бабайки.

Я решился изъявить сожаление о. Игнатию, что он оставляет обитель, которая без него должна будет возвратиться в свое прежнее состояние, и надежду, что его не отпустит Государь. Архимандрит ответил:

"Я должен со своей стороны сделать все, что требует от меня мой взгляд на самого себя. Управление нашей обителью чрезвычайно трудно. Это монастырь полуштатный, полуобщежительный и состоит совершенно в особенных отношениях. Например, обитель наша держится, главным образом, клиросом: иногда надобно было выискивать человека из мирян и держать его для хора, где он необходим.2 Впрочем, благодаря Бога, у нас есть внутри монастыря своя особенная духовная ограда: общение некоторых, с которыми мы более близки.

Монашество в настоящее время находится в тех условиях, в каких была Церковь Христова в века язычества. Это не корабль, а множество людей рассеянных по треволнению житейскому, которые должны общением молитв, письменных и иногда личных сношений путеводствовать друг друга. Вы не найдете в нынешнее время ни одной обители в собственном смысле слова, ибо правила Святых Отцов поражены, разъединены светскими указами; остались по местам монахи: они-то должны своим общением, святым и непорочным, восстановить монашество, для которого, когда угодно будет Богу, найдутся и обители".

Сквозь стеклянную дверь я увидел входящего нашего отца ректора и сказал о. Игнатию с замечанием: "Вот израильтянин, в нем же льсти несть". Он отвечал, что уже наслышан о нем, и пошел рекомендоваться. Отец Евгений держал себя свободно, но из них никто не хотел принять на себя роли хозяина, и они продолжали говорить стоя. Пришел о. наместник, началась закуска.

Затем отец наместник куда-то скрылся, ректор также. Отцу Игнатию что-то говорил казначей. Между тем стали накрывать на стол. Пока профессор, прибывший с архим. Никодимом, расспрашивал меня о наших профессорах, я заметил, что ректора, сидевшие прямо против отца Игнатия, начали разговор и, мало-помалу, превратили его в шепот между собой, а гость остался сам с собою. Я подошел к нему и, так как в то время начали наезжать академические, давал ему разные сведения о каждом.

Отец наместник явился наконец, извинившись, что должен был служить панихиду по святителям. Отцу Игнатию уступили первые места за столом в другой зале. Он говорил мало - более молчал.

Узнав от моей матушки, что я ищу случая увидеться с ним и живу для этого в Академии, архимандрит Игнатий обещал, как скоро найдет свободную минуту, прислать за мною.

После обеда я гулял с отцом Сергием в Пафнутьевском саду. С ударом колокола к вечерне мы отправились домой: а против кельи отца Игнатия встретили меня два посланных за мною. Отец Игнатий стоял у окна: благородный овал его свежего румяного лица, в легкой тени уже не прежних кудрей, очень памятен. Мы выпили по чашке чаю, после чего разговор едва завязывается, - он только успел узнать ход моего дела о монашестве и о совершенном, слишком быстром расстройстве моих семейных дел, - как явились к нему с приглашением идти в ризницу: он стал было отказываться усталостью, просил обождать до завтра, но просили настоятельно. - "Нечего делать - подай мне крест".

Он пригласил меня в спутники. У входа в ризницу стояли ризничий, казначей и о. наместник. Отец Игнатий был изумлен и, вероятно, очень рад, что не дал отказа. Отец Антоний повел его через коридор на лестницу. Архимандрит Игнатий редко позволял себе замечания и вопросы, смотрел внимательно, но молча, без знаков удивления и восклицательных. На мою заметку, что по древним пеленам с изображением преподобного Сергия другие думают обличить благословляющую руку раскольничью, о. Игнатий заметил: "Но большой палец большею частью не виден, и спор неразрешим. Изображали в те времена и так, и этак, потому что не обращали на крестосложение, как на мелочь, никакого внимания, доколе не возникли споры".

Из ризницы повели нас в амбары хлебные, в пекарню, в хлебную, в странную, в больницу, в училище. Все в отличном порядке и чистоте: верно, и Государь Император остался бы отлично доволен.

Из монастыря перешли во флигель призрения. Осмотрели больных, неизлечимо немощных женщин и убогих, и старушек - все опять так же чисто, благоустроенно... Мы дошли до крошечных комнат смотрительницы дома призрения женщин княжны Цициановой, старой грузинки. Наместник спросил чаю. Отец Антоний, вначале сухой, официальный, развертывался мало-помалу, сводя разговор на пустынножительство Саровское, - материя у него неистощимая. Он был подчас очарователен в своих описаниях. Отец Игнатий молчал. Наместник был решительно искренним пред своим гостем. При всей моей предрасположенности к отцу Игнатию, я почти был не за него.

Выходя, о. архимандрит благодарил отца наместника и, обратясь к княжне, сказал: "Ваша роль благородная и для многих завидная. Вы несравненно более живете в обществе и для общества, нежели те, кто фигурируют на балах столиц".

На следующий день после обедни о. архимандрит позвал меня. Подали чаю и аккуратно нарезанный благословенный хлеб. Разговор скоро завязался, и больше часа говорил он: я слушал в сладость. Вот содержание нашего разговора:

"Все в нашей деятельности, - говорил я, - должно быть направлено к истине и добру, и это двойственное стремление должно иметь выражение прекрасное. В первом случае относительно истины, что касается жизни нетленной, меня затрудняет неумение предоставить всего вере, частое уклонение от простоты Христовой. Кроме того, какое-то равнодушие к полезному труду умственному приходит нередко искажать благообразное течение моей келейной жизни. Причину этого равнодушия я вижу. Во время моего духовного образования я был раздвоен между новою для меня наукою и тяжелыми семейными отношениями. От этого и еще от иных причин в духовной учености моей остались пробелы: их надо восполнить, а между тем, я уже в таком возрасте, когда другие давно действуют.

Эта несвоевременность занятий ученических, эта безызвестность их убивает рвение. Я не пришел еще в уныние, я знаю по неоднократному опыту, что во мне есть энергия, что, когда принимаюсь за труд, цель которого определима и близка, тогда я. не знаю устали. Но без прямой цели предпринимаемые мною труды начинаются так и сяк, продолжаются кое-как и кончаются ничем. От этого в жизни получается какая-то неопределенная вялость, которая выносится и в жизнь внешнюю. Душа начинает тяготиться всем: и кельею, и выходами, и делом, и праздностью. Боишься, чтобы безуспешная борьба не повергла в уныние, и предаешься равнодушию. Пусть меня несет теперь, куда хочет, вал страшный - девиз такого состояния души. Благодарю Бога, что сподобился благодати священства. Это одно поддерживает. Когда слишком тяжело и грустно, выпрашиваю у очередного иеромонаха дневную чреду богослужений и потом на несколько времени успокаиваюсь.

Начинаю часто с того, что после вечерни привожу в порядок свои комнаты, потом принимаюсь за работу, но и это до первой неудачи, до первой устали или до первой встречи с приятелем. Как скоро сделал перерыв - все приходит в хаос. Оставляю келью и ухожу в жизнь, но и тут тьма недоумения. Затвориться в своей келье не могу: по своему характеру и отношениям, люблю уединяться на время, для собрания себя, но потом жизнь общественная мне необходима. Вижу пример великих подвижников благочестия, которые духовно образовались, в пустыне и уже потом выходили в мир на дело свое: они выходили уже из пустыни победителями страстей. Для меня жизнь уединенная представляется опасною не потому только, что она воздвигает сильнейшие брани, но и потому еще, что мне непременно придется оставить свою келью прежде, нежели уединение приведет меня к каким-нибудь желанным результатам, и тогда в миру будет для меня хуже прежнего.

Я вырос между женщинами, встречался и беседовал с ними совершенно спокойно - по крайней мере, большею частью, - а теперь, как ни желаю успокоить себя в беседе с женщиною: смотреть на нее прямо, говорить с нею просто, обращаться со всякою чистотою, - прихожу в смущение при всякой встрече с особами другого пола. А затем я не знаю, должен ли совсем отказаться от этих встреч или только быть осторожнее и определить себе меру этих опасных отношений.

Надобно вообще сказать, что в этом определении меры беспрерывно ошибаюсь. Думаю, что как в келейной, так и во внешней жизни каждый должен заботиться о благообразии во всех своих поступках, во всех своих положениях и отношениях. Но из благообразия в уборке жилища вдаюсь в щегольство благообразия, в многоглаголание и кокетство; даже совершая богослужение, впадаю в тщеславие; самая свобода товарищеского обращения делается сетью празднословия, злословия, смехотворства; хороший стол непременно увлекает в чревообъядение. Вообще неумеренность и тщеславие - постоянно нападающие на душу враги.

Оставаться в этом настроении особенно помогает трудность следить за собою, давать себе периодические, частные и искренние отчеты, из которых можно было бы составить отчет для таинства покаяния. Знаю, что должно искоренить основание того или другого греха, и тогда не будет греховных действий, и поэтому надо следить за всеми своими поступками. Но в этом случае боюсь, чтобы преследование частностей не сделало меня скрупулезным, мелочным человеком; с другой стороны, опасаюсь, чтобы упущение из виду подробностей не послужило бы мало-помалу к угождению плоти".

В следующем монологе заключается некоторый очерк ответов о. Игнатия на этот свод моих недоумений:

"Очень рад, что вижу Вас в чине монашеском и в сане священства. Это дает свободу и значение нашему собеседованию. В деле учения, отец Леонид, памятуйте слова Христовы: всяк книжник, наученный царствию Божию, подобен человеку домовиту, износящему из сокровища своего новое и ветхое (Мф. 13; 52). Не оставляйте науки светской, сколько она служит к округлению духовных наук: приложение к духовной, чтобы дать вопрошающему отчет в Вашем уповании. Идите своею дорогою, но помня о светской науке, что она должна быть для Вас только орудием, а о своих богословских системах - что одна система есть скелет правильный, твердый, но сухой и безжизненный. Благодарите школу, что она дала Вам его и большего от нее не требуйте: она сообщила Вам все, что могла.

Если мы будем говорить так образно - в том экземпляре скелета, который достался на Вашу долю, есть неполноты: спешите наполнить их. Думаю же, что все это немного займет у Вас времени. Потом Ваше дело - навести красу, дать плоть костяку и оживить новое тело духом. Для этого нужно постоянное упражнение в чтении Слова Божия, молитва и жизнь по заповедям Божиим. Молитва оплодотворяет упражнение в Слове Божием, и плод будет состоять в познании заповедей Божиих. Прочитайте св. Матфея и старайтесь жить по заповедям, изложенным в пятой, шестой и седьмой главах. Эта жизнь простенькая. Апостол Павел велит узнавать, что есть воля Божия, благая и совершенная, и этим отсылает нас к начальным страницам Нового Завета, к св. Матфею, которого книга недаром занимает в нашем новозаветном каноне первое место.

Исполняйте заповеди деятельней и незаметно перейдете к видению по Иоанну. Нечувствительно перейти на небо, если научитесь ходить по земле. Укрепляйте себя в жизни по заповедям посредством чтения семнадцатой кафизмы. Душа Ваша озарится, и Вы воскликнете: "Закон Твой - светильник ногам моим и свет стезям моим (Пс. 118; 105)!" - заповеди Божий станут, как пестуны, повсюду ходить за Вами. Таким только путем Вы созиждете на камне свою духовную обитель, в которую снидет Животворящая Троица, в которой будете Вы безопасны от знойного дыхания страстей и от потопа всяких бедствий. Недостаток такого внутреннего делания причиною того, что многие из наших ученейших священноначальников слабы духом, всегда боязливы и скоро впадают в уныние.

Изучайте Писание согласно с учением Святых Отцов. Для этой цели полезно заниматься греческим языком: у нас так мало хороших переводов учительских отеческих творений. Вы ознакомитесь с теоретическою стороною Отцов; в Деяниях Соборов узнаете их жизнь, что особенно поучительно. Исследуйте также ереси: еретики становятся лукавы и жестоки сердцем и телом; поэтому, сколько в историческом, столько и в психологическом отношении важно исследовать борьбу Церкви с этими домашними врагами.

Вообще, работайте Господеви, не спешите с этим самообразованием - скороспелки не имеют вкуса; труды не пропадут: Бог видит их и принимает. Люди бывают непомерно требовательны, Бог - никогда: Он знает наши силы и по мере сил наших налагает на нас требования, приемлет усердие и чудесно восполняет недостатки. Делайте все ради Бога. Сколько правило это важно в учении, столько же и в жизни...

Вы находитесь в отношениях сына, обязанного заботиться о семье своих родителей. Обязанность прекрасная; Вы захотели согласить с нею жизнь монашескую и избрали дорогу училищной службы. Святой Кассиан рассказывает с похвалою об авве А., который был вызван из своего уединения обязанностью сына и не потерял на небе мзды монаха. Будьте постоянны, спокойны. Формируйтесь в жизни общественной, и она совершит Вас; только, помогаете ли родным, обращаетесь ли в обществе - все делайте для Господа, а не для плоти. Не смущайтесь от преткновений, но ведите жизнь сокрушенную и научитесь смиренномудрию: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50;19).

Затворничество опаснее может быть для Вас, нежели общество. Келья воздвигнет на Вас такую брань, какой Вы не вынесете, ибо душа Ваша еще находится под влиянием вещества, она еще не созрела. Идите своим путем, на время уединяйтесь, чтоб не дойти до рассеянности; потом выходите, да не одолеет Вас гордость или уныние. Выходите к обществу, как в свою школу. Будьте осторожны, но благоразумную осторожность отличайте от мнительности и мелочности. Возвратившись в келью, поставьте себя перед Богом, в сокрушении и в простой сердечной молитве исчислите свои согрешения, и смело и спокойно продолжайте свое внутреннее делание. Постоянное, но спокойное наблюдение за собою даст Вам способ приготовиться к верному отчету пред Богом, к исповеди плодотворной.

Скажу Вам, что мнение Отцов о самоиспытании и исповеди таково: мы получаем от духовника отпущение грехов содеянных, а не тех, которые находятся в нас в возможности наклонности к греху. Поэтому духовнику должно знать, в чем Вы и как прегрешили. Покажите ему, в каких грехах, как фактах, выразилось греховное направление Вашей воли, откройте слабые стороны Вашей души чрез указание, какие грехи чаще поражали Вас, ничего не утаивайте, ничего не прикрывайте, не переиначивайте, но избавьте исповедника от перечисления пред ним всех мельчайших обстоятельств, всех подробностей, за которыми и сами Вы никогда не уследите. Духовник не поймет Вас, а себя Вы затрудните: оцеживая комара, проглотите верблюда. Заметив за собою грех, не забывайте его и со временем упомяните о нем на исповеди, представив в чертах существенных и полных, а в подробностях нехарактеристических, удобно ускользающих из памяти, принесете сердечное раскаяние пред Богом, повергнитесь пред ним с сознанием своей мерзости и, оставляя задняя, простирайтесь вперед (Фил. 3; 13). Изгоняйте грех, не будет и подробностей грехопадения.

Не будьте мелочны в образе жизни. Не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего (Рим. 12; 2), - это первое. Ищите всюду духа, а не буквы. Ныне напрасно стали бы Вы искать обителей. Их нет, потому что уставы Святых Отцов поражены, правила их рассеяны светскими указами. Но Вы всегда найдете монахов и в монастырях, и в общежитиях, и в пустынях и, наконец, в светских домах и светских одеждах городских - это явление особенно свойственно нашему веку, ныне не должно удивляться, встречая монаха во фраке. Поэтому не должно привязываться к старым формам: борьба за формы бесплодна, смешна; вместо того, чтобы побеждать и назидать, она раздражает противников или вызывает их презрение. Форма, как внешность, есть случайность, а случайность проходит, одна Истина пребывает во веки. Истина свободит вы (Иоан. 8; 32), а Истина есть Христос: облекитесь во Христа и Вы явитесь в самой лучшей, в самой древней и, вместе с тем, в самой современной одежде. Христос вчера и днесь той же и во веки (Евр. 13; 8)".

Так говорил мне отец Игнатий, и мне особенно приятно было то, что в его словах было много нового, но было и довольно таких мыслей, которые, не будучи долею общественного мнения, давно были собственными моими. Я был рад увидеть их в таком человеке, как в верном зеркале. Я благодарил отца архимандрита за беседу, которая в Лавре святого Сергия была как бы продолжением той, которая ровно за десять лет до того была начата в пустыни святого Сергия. Хотелось быть и еще, и еще с ним, но я знал, что он ожидает только приезда в Лавру графини Шереметьевой, по ее просьбе, и сам спешит в дальний путь; к тому же и день почтовый. Он с приветом своего любезного слова и очаровательной улыбки и с благожеланием простился со мною. Я отдал ему от полноты души глубокий поклон; он поклонился, вижу, еще ниже, и кончилось тем, что мы пали друг другу в ноги. Он поручил мне отправить по почте одну духовную книгу в Бородинский монастырь.3

После приятно мне было слышать от А.В. Горского, что, когда о. Игнатий в сопровождении его и отца ректора Академии ходил по академической библиотеке, то произвел самое приятное впечатление на Горского, прежде всего, своею необыкновенною кротостью, которая не ускользнула и от внимания других: кротость ваша разумна да будет пред всеми людьми (Фил. 4; 5). Он говорил мало, и, когда уже было совершенно очевидно, что все преимущество в знании на его стороне, и тогда он умел, чтобы не оскорблять чужого самолюбия, дать заметить, что это знание очень обыкновенное для человека, стоявшего в его положении, так как он высказывал свои мнения большею частью о литературе аскетической. "Здесь, - говорил Александр Васильевич, - видно было, что он имеет не просто обширную начитанность, но глубокое понимание и основательную ученость: ибо он выражал свои мнения о некоторых переводах, где тотчас показал, что занимается предметом, как знаток дела и знакомый с древними языками".

Отец Игнатий выписывает новое парижское издание греческих и латинских западных отцов Церкви.

Вот какие есть у вас в монастырях архимандриты, - заметил я Амф-рову.

Но ведь это единственный!

Отец ректор Академии приказал молодым монахам быть на обеде в Вифании, именно потому, что там будет человек, от которого можно научиться, как обращаться и держать себя в обществе человеку духовному. И тут отец Игнатий взял всем: ученостью, аккуратностью, обращением.

1856 года, мая, 17 дня. ...В субботу с помощью Божией успел я написать поучение, но сказать не удалось. Перед тем, как ехать, подкатилась карета к крыльцу. Кто же? Отец архимандрит Сергиевской пустыни. Слышал я, что накануне он обедал у Владыки, и думал, как бы увидеть его, а он - как тут. "Замечаю у Вас седины уже," - сказал он мне; я взглянул на его волосы - они уже совсем убелены, короче и жиже прежнего.

Когда о. Игнатий говорит о Церкви, вид его печален, как будто он видит в ее будущности одно мрачное. Он приписывает часть зла Петербургскому духовенству, которое учит какому-то всеобщему христианству помимо Церкви, а этому злу виной, по его мысли, беспечность митрополита Серафима. Отец Игнатий в тот же день уехал в Оптину пустынь на шесть недель. Его ум, опытность, образованность, знание монашеской жизни высоко ставят его в монашестве. Отец Игнатий и отец Антоний-два корифея, разнохарактерные, но равно достойные. Жаль, что между ними нет общения.

1856 года, декабрь. В понедельник посетил меня Преосвященный Игнатий, я представил ему отца Савву; много любопытного слышал; много добрых уроков он преподал. Он рад, что расстался с Петербургом. В монастыре приезд высоких особ духовных и светских всегда производил на него мрачное впечатление. "Четверть века ездят в монастырь, и не научатся спросить ничего, кроме: когда этот корпус отстроен, над кем этот памятник поставлен… Даже в самых лучших - делание телесных добродетелей, а духовная жизнь неведома для того, кто молитвы Иисусовой боится".

- "Как быть? - спрашивал я. - После болезни я раздражителен и боюсь оскорбить, всякое объяснение приводит в трепетание сердце и в сильное волнение дух. Говорить ли?"

- "Непременно. Если нас стесняет наше недостоинство и опасение сделать хуже, то это мысль от врага. Что мы грешны - это дело известное; но диавол хочет, чтобы к другим грехам приложили мы грех нерадения о своей службе, потачку. Боимся раздражения, - мы должны знать: мы не бесстрастны; боимся худых последствий от исправления, - лучше худые последствия от исправления зла, нежели худые последствия от небрежности, от попущения зла. При этом нужно приносить покаяние в том, что было страстного привнесено в дело и положиться на Бога. Нужно и предварять дело молитвою, чтобы не из себя говорить, а из Бога: тогда трудное становится легким: и говорится, и принимается легко и приятно.

Кийждо, в неже звание призван, в том да пребывает (I Кор. 7; 20), - продолжал о. Игнатий, как бы отвечая на мой вопрос. - Бог поставил, - посему на этом, а не на другом поприще должен я действовать. Произвольное (самочинное) смиренномудрие не спасает, а губит, а без смиренномудрия нет спасения. Как древнему Израилю заповедано было приносить жертвы только в Иерусалиме; так и духовный Израиль может правильную богоугодную жертву принести только в сердце смиренном. Мы стеснены; но успокоимся мыслию, что в неволе Египетской занимаемся плинфоделанием, пока не послан будет к нам Моисей".

- "Но не должен ли я, - спросил я, - представить на вид начальству то, что я изменился со времени своего назначения, чтобы не было оно в неизвестности на мой счет: тогда оно ставило меня таким, а теперь я другой?"

- "Если хотите, сделайте это, но помолясь хорошенько, и, если не будет препятствий, скажите; если же сказать не надо, то Бог воспрепятствует".

Советует сильно иметь настольной книгу аввы Варсонофия, которая для начальника то же, что авва Дорофей для новоначального.

Преосвященный едет во вторник.

Правило Преосвященного Игнатия с Божией помощью прилагаю к делу, и удачно. Помолясь, начинал говорить, и принимаемо было с благодарностью.

1 Архимандрит Пимен в своих воспоминаниях также пишет, что встреча со свт. Игнатием, в то время послушником Глушицкого монастыря, сильно повлияла на него:

"Когда я пришел в церковь (в Семигородной пустыни), Брянчанинов был уже там и стоял за правым клиросом, а я стал за столбом, налево под аркою. Во все время обедни Брянчанинов ни разу не обернулся, и, следовательно, не мог видеть, что кто-либо стоит за ним. Ему поднесли просфору, и, когда по окончании обедни служащие и братия пошли в придел совершить молебствие, Брянчанинов обернулся; подошедши прямо ко мне, дал мне просфору и, спросив, где я остановился, сказал мне: "Я к Вам приду". Мы друг друга совершенно не знали и до этого никогда не разговаривали. Я был поражен...

Когда я пришел в гостиницу, он уже поджидал меня. Мы посидели недолго и, немного поговоривши, расстались, потому что скоро ударили к трапезе. Брянчанинов обещал мне, что, как только отобедает, пришлет за мною.

Беседа наша началась, может быть, в первом или во втором часу дня и продолжалась, пока не ударили к утрени. Несмотря на то, что Брянчанинов был еще молод, видно было, что он много читал отеческих книг, знал весьма твердо Иоанна Лествичника, Ефрема Сирина, Добротолюбие и писания других подвижников, и потому беседа его, назидательная и увлекательная, была в высшей степени усладительна. Эта продолжительная беседа его со мною меня еще более утвердила в моем намерении удалиться из мира и вступить в монашество. Поутру мы расстались: мой собеседник отправился обратно в Глушицкий монастырь, а я пошел в Спасо-Каменный". ("Воспоминания архимандрита Пимена", М., 1877 г.).

Среди людей, привлеченных свт. Игнатием к монашеству был и один из его братьев: "В бытность отца Игнатия в Сергиевой пустыни, однажды вечером туда привезли разбившегося на маневрах молодого офицера. Это был младший брат о. Игнатия - Александр Александрович. Когда о. Игнатий пришел и увидел несчастного юношу, он сразу понял, что конец его недалек. У юноши был сломан позвоночник. Преподав ему последнее напутствие, о. Игнатий стал подготовлять брата к блаженному переходу в вечность. Убедительные слова старшего брата оказали громадное влияние на больного, и он с радостью принял возложенную на него братом схиму. Уже как воин Царя Небесного, оставив звание воина Царя земного, он перешел в вечность", - вспоминает родственница свт. Игнатия Вера Курнатовская.

2 В "Историко-статистическом описании Троице-Сергиевой пустыни"" за 1868 год отмечены труды настоятеля для улучшения богослужения в обители. Архимандрит Игнатий понимал, что в монастыре прежде всего должно быть на высоком уровне богослужение. Он сам подбирал музыкальных иеродиаконов, а архидиакона Гедеона выкупил у фабриканта Жукова за двести рублей. Много труда и энергии отдал о. настоятель для устройства монастырского хора. Из разных монастырей были вызваны способные к пению иноки и послушники. Это стоило о. Игнатию больших издержек, но ради благолепия монастырской службы он ничего не жалел. Со временем архимандритом Игнатием были подобраны хорошие голоса для хора, но найти хорошего регента, который знал бы старинные русские церковные напевы, любителем которых был о. настоятель, было трудно. Однако и эта трудность скоро была разрешена.

С 1836 года по 1841 год известный церковный композитор протоиерей Петр Иванович Турчанинов проживал рядом с Сергиевой пустынью в Стрельне. Глубоко уважал о. Игнатия, он откликнулся на его просьбу взять на себя труд обучения Церковному пению сформированного настоятелем монастырского хора. Несколько лучших своих музыкальных произведений он написал специально для этого хора.

Великий русский композитор М.И. Глинка был глубоким почитателем архимандрита Игнатия, по его просьбе он занимался изучением древней русской музыки и своими советами способствовал повышению музыкальной культуры хора. Живое участие в организации хора Сергиевой пустыни принимал и директор придворной капеллы А.Ф. Львов. Совокупными трудами знаменитых композиторов и о. архимандрита монастырский хор был возведен на степень первого в России монашеского хора.

3 В 1847 году архимандрит Игнатий посетил Спасо-Бородинский монастырь по приглашению Игумении Марии Тучковой. По ее просьбе о. Игнатий вечером имел беседу с инокинями монастыря о монашестве, как о пути к христианскому Совершенству и к спасению вечному.

Протоиерей Михаил Путинцев

Черта из жизни святителя Игнатия Брянчанинова*

Духовным другом свт. Игнатия был Преосвященный Софония (†1877 г.), архиепископ Туркестанский и Ташкентский. Преосвященный Софония также, как и святитель Игнатий, с детских лет имел сердечное влечение к монашеской жизни. Воспитанный в благочестивом семействе сельского священника (о. Василия Сокольского, села Эсько, Тверской губернии), Преосвященный Софония с ранних лет полюбил читать Четьи Минеи и особенно жития святых пустынников. Под влиянием этого-то чтения и возгорелась в сердце отрока искра призвания к монашеству. Любимою его мечтою было удаление в монастырь в глубокую пустыню, для спасения души и аскетических подвигов. Тотчас по окончании курса в Санкт-Петербургской Духовной Академии, 8 сентября 1827 года, студент Сокольский постригся в монашество.

Преосв. Софония знал Брянчанинова еще в Петербурге, когда первый из них учился в Академии, а второй был сперва юнкером, потом офицером инженерного училища. Студенты Академии почти ежедневно видели двух офицеров Брянчанинова и друга его, а впоследствии сподвижника в Монашеской жизни, Чихачева, когда эти молодые люди приходили в Александро-Невскую Лавру к Литургии или в кельи живших в Лавре благочестивых старцев-иеромонахов Аарона, Харитона и Иоанникия.1

Служа инспектором в Вологде (с 1829 по 1831 г.), и в свободное от учебных занятий время посещая Семигородную пустынь, иеромонах Софония познакомился там и дружески сошелся с Димитрием Александровичем Брянчаниновым, который в то время был послушником этой обители. Любимым предметом бесед их была возлюбленная ими пустыня и мечты об удалении в какой-либо глухой монастырь, где они желали трудиться в неизвестности, в самых тяжелых иноческих послушаниях, в суровых аскетических подвигах. В таких беседах они проводили целые дни, а иногда и ночи. Преосвященный Софония впоследствии много раз говорил: "Знакомство с Брянчаниновым было одно из памятных и дорогих для меня знакомств, по той искренности и задушевности, какою оно отличалось".

И не удивительно: молодые иноки, оба горячо любившие монашество, оба высокообразованные и глубоко религиозные, не могли не сойтись близко друг с другом и не раскрыть взаимно свои души, горевшие чистым огнем любви к Богу и жаждавшие душевного спасения. Эти святые отношения двух одинаково настроенных душ не могли не оставить в обоих самых светлых и отрадных воспоминаний. Но, по неисповедимым путям Промысла Божия, мечтам молодых друзей о пустыне не суждено было осуществиться: их обоих ожидали святительские кафедры. Преосвященный Игнатий, хотя уже на закате дней своих, но все-таки имел утешение насладиться уединением и всецело предаться иноческим трудам в тихой келье Бабаевской обители, где он жил на покое. Но Преосвященный Софония до конца своей жизни простоял на страже Церкви Христовой среди многомятежного мира и умер в такой стране, где нет ни одной иноческой обители, и где он был единственный монах.

28 июня 1831 года послушник Димитрий Александрович Брянчанинов принимал от Вологодского Преосвященного Стефана постриг в монашество. Иеромонах Софония подводил его к пострижению. Но в том же году о. Софония был перемещен на службу в Архангельск, и свидания друзей прекратились.

Через много лет архимандрит Софония посетил друга своего, Сергиевского архимандрита Игнатия, бывшего в то время в апогее своей славы. Слышавши много рассказов о роскошной будто бы жизни отца Игнатия и видя действительно богатую обстановку его келий, архимандрит Софония спросил своего друга: "Что же, о. Игнатий? Где наши мечты о пустыне, о строгих подвигах и лишениях?.." Архимандрит Игнатий молча повел его в одну из отдаленных комнат своего настоятельского дома, и что же увидел там вопрошавший? - Голые стены, одну небогатую икону с неугасимою лампадою пред нею, убогую рогожку на полу, и только!.. Архимандрит Софония понял этот безмолвный ответ своего друга: вся роскошь, все великолепие жизненной обстановки о. Игнатия были только наружные, в действительности же он был аскет в подлинном значении этого слова.

Так истинные рабы Божий, руководясь духом смирения, умеют скрывать от взоров людей свои подвиги!

Теперь оба друга покоятся в могиле, Боже духов и всякия плоти! Упокой в Твоих небесных селениях души усопших рабов Твоих: архиепископа Софонии и епископа Игнатия, много возлюбивших Тебя и много послуживших Тебе в земной жизни своей!

г. Кульджа

1 Во время пребывания в Военном Инженерном училище Димитрий Брянчанинов и Михаил Чихачев резко выделялись своим особенным религиозно-нравственным настроением из среды товарищей, на которых они имели благотворное воспитательное влияние. Товарищи знали, что Брянчанинову и Чихачеву нельзя говорить ни о каких школьных проделках: не участвуя в них сами, они не желали ничего знать о них, чтобы, в случае допроса, не выдать товарищей, лгать же и скрывать то, что им известно, они не могли. Но если случалось серьезное недоразумение, если кого-нибудь постигло горе или была нужда в учебной помощи, молодые люди смело обращались к благочестивым "товарищам-монахам" и всегда находили у них самое теплое дружеское участие, поддержку, помощь, добрый совет. Как прежде в родительском доме братья и сестры, так и в училище, в случае несогласий товарищи обращались к Брянчанинову, и его мнение принималось за решение, хотя сам он всегда устранялся от суда над другими.

Один из первых жизнеописателей святителя Игнатия сообщает о двух предсказаниях благочестивых людей о будущей судьбе Димитрия Александровича, полученных им в этот период жизни.

Однажды Брянчанинов шел с Чихачевым и третьим их другом Федоровым по Владимирской улице. Около храма Владимирской иконы Божией Матери к Брянчанинову подбежала юродивая Василиса, поклонилась ему в ноги и сказала: "Батюшка, светлый священник, благослови".

В другой раз Брянчанинов и Чихачев посетили своего товарища прапорщика Мельтцера. Его денщик, отличавшийся редким благочестием, в то время был очень болен. Когда Димитрий Александрович входил в комнату, где лежал больной денщик, Мельтцер со смехом стал подталкивать его. Больной, видя эту шутку, сказал своему господину: "Что Вы толкаете епископа, разве не видите, что он архиерей?"

Следующий случай свидетельствует о той высокой духовности, носителем которой был послушник Димитрий Брянчанинов. Однажды, в бытность его в Александро-Свирском монастыре, ему пришлось читать в трапезе поучение из творений свт. Димитрия Ростовского. Чтение Димитрия было так "усладительно и духовно сильно", что вся братия обители забыла о пище и с умилением внимала чтению, при этом многие плакали.

*) "Душеполезное чтение", 1878 г., ч. I.

Из повествований Татианы Борисовны Потемкиной

о современных ей подвижниках христианского благочестия*

Брянчанинова знавала я еще офицером корпуса инженеров. Он был любимцем покойного Государя Императора Николая Павловича и Великого Князя Михаила Павловича. Склонность его к монашеству весьма сердила покойного Государя: он подозревал в ней подстрекательство монахов Невской Лавры, так что митрополит Серафим принужден был воспретить Брянчанинову вход в кельи лаврские. Митрополит имел с ним даже весьма резкое объяснение по поводу этого воспрещения, и потом говорил, что молодой человек пристыдил его своими разумными речами.

Безуспешны были все попытки Государя и Великого Князя Михаила Павловича отговорить Брянчанинова от поступления в монашество1: он бросил свою блистательную карьеру служебную и ушел в Свирский монастырь к старцу Леониду. Говорили потом, что некоторые видели Брянчанинова возницею о. Леонида, приезжавшего зачем-то в столицу. После того долгое время ничего не было о нем слышно.

Помню, однажды, когда была я в покоях покойной Государыни Императрицы Александры Федоровны, с веселым видом вошел к ней покойный Государь и сказал: "Брянчанинов нашелся: я получил о нем хорошие вести от митрополита Московского. Быв хорошим офицером, сделался он хорошим монахом: я хочу его сделать настоятелем Сергиевой пустыни". Вскоре все заговорили в столице о новом настоятеле Сергиевском, любимце Государя, весьма опытном в жизни духовной. С трудом узнала я прежнего Брянчанинова в лице о. Игнатия, - так изменился он в иночестве.

Впоследствии довольно часто он посещал меня. Духовный был человек: он умел держать себя во всяком обществе, но вместе с этим также всякую беседу умел сделать душеполезною. Коротко знакомый с учением святоотеческим, сообщал он разговорам своим и суждениям дух этого учения. Многие тогда удивлялись о. Игнатию: как он, подвижник и молитвенник, не чуждался вместе с тем общества, бывал приятным собеседником людям светским, умел возбуждать в них к себе доверие и действовать на них ко благу душевному. Видя в нем не столько лицо духовное, сколько доброго знакомого, равного по уму и образованию, многие весьма нерасположенные к иночеству лица любили бывать у него в обители и видеть его в своих домах, что незаметно склоняло их к благочестию.

Благочестие было целью и основою всех бесед о. Игнатия, и самый светский разговор старался он всегда свести к душе-назиданию своих слушателей; нередко заставлял задумываться самых беззаботных. Зато много клеветы выпадало на долю о. Игнатия в столице: чего-чего не говорили о нем понапрасну, и нужно было лишь удивляться тому спокойствию, с которым переносил он мирские пересуды.2

Он был делателем молитвы Иисусовой, и это некоторым давало повод утверждать, что он находится в духовной прелести, тогда как опытностью своею в подвигах духовных помогал он другим избегать прелести. Так одна из моих знакомых не по разуму предалась благочестивым упражнениям, отчего близка была к умопомешательству, и только советы о. Игнатия наставили ее благовременно на путь истины. Отец Исайя Никифоровский часто, бывало, говаривал, что о. Игнатий более его сведущ в подвижнической науке, и с особым уважением относился к его советам, называя их истинными и вполне чуждыми всякой прелести: "Он учит покаянию, - говорил старец, - какая же может быть прелесть в покаянии?"

Клеветы на о. Игнатия нередко достигали до покойного Государя, но он не внимал им и всегда защищал своего любимца, говоря, что знает Брянчанинова лучше всех.3 Один случай, впрочем, на короткое время навлек на о. Игнатия неудовольствие Государя, в чем и моя была отчасти вина.

В то время был у нас французским посланником Барант; его жена была женщина очень набожная. Ей очень нравилось наше православное богослужение, наши храмы и монастыри. С нею была я очень дружна; у нас познакомилась г-жа Барант с о. Игнатием и потом вместе со мною была в Сергиевой пустыни. Она просила меня потом передать о. Игнатию приглашение ее побывать во Французском посольстве, что я и исполнила. В доме Барант о. Игнатий встретился с одним ученым католиком, с которым произошел у него весьма оживленный разговор о превосходстве религий. Поводом к нему было французское сочинение Екатерины Эмерик о страданиях Спасителя. Отец Игнатий прямо называл его душевредным, не имеющим тени истины, противник же его пытался это опровергнуть, ссылаясь на авторитет своей церкви.

Нужно сказать, что в это время отношения наши с Францией были весьма натянуты; при дворе с Барантом были очень холодны, почему знакомство о. Игнатия с французским посланником весьма было неприятно Государю. Не только о. Игнатию, но и другим лицам черного духовенства столицы запрещено было тогда посещать светских своих знакомых (это мне весьма памятно потому, что около двух недель не могла я видеть у себя моего духовника).4

Впрочем, гнев Государя на о. Игнатия не был продолжителен и о. Игнатий снова начал бывать у знакомых своих в столице. Не укрылось от Государя и мое участие в том, что о. Игнатий был в доме Французского посланника; Государь все мне потом говорил, что не след православным слишком дружиться с католиками. В оправдание свое могу, впрочем, сказать, что примечая в г-же Барант сильную склонность к Православию, я думала послужить ей в деле присоединения к Святой нашей Церкви. К тому же, могла ли я предвидеть, что частное знакомство мое с нею будет иметь такие последствия.

1 В воспоминаниях схимон. Михаила Чихачева приводится следующий случай: "В первый раз, как Брянчанинов явился офицером к Великому Князю, услыхал от него в укор себе: «Ты много Богу молишься, мы тебе дадим»".

2 Даже Н. В. Гоголь считал святого архимандрита "дамским угодником и пустым попом" до тех пор, пока не познакомился с его отзывом о своей книге "Выбранные места из переписки с друзьями". Он пишет об этом Плетневу. А небезызвестный Герцен без всяких на то оснований называл свт. Игнатия "игуменом московских магдалин".

3 Один из жизнеописателей свт. Игнатия, В. Аскоченский, приводит следующие случаи злонамеренных действий врагов святителя:

"По мере того, как Господь Бог чрез Державного Помазанника Своего, являл видимые и осязательные знаки благоволения, не дремал и враг рода человеческого, изыскивая и средства, и пособников сатаниной своей детели. Вслед за посещением в 1834 г. Государем Императором Сергиевой пустыни, когда Государь очень ласково обошелся с ее настоятелем, последовали из Консистории, один за другим, три указа такого свойства, что исполнение их могло бы повлечь за собою неизбежное падение обители.

Первый указ был о том, чтобы отправить трех иеромонахов на флот. Исполнить этого не было никакой возможности, потому что в обители тогда, вместе со слабыми и немощными, находилось только шесть человек. Но, не желая противиться такому распоряжению, настоятель назначил требуемое число иеромонахов, и тотчас же получил другой указ с выговором: для чего он посылает престарелого. Третий указ состоял в том, чтобы ни архимандриту, ни кому-либо из братии не ездить в город иначе, как испросив предварительно билет из Консистории. Это уже было прямым осуждением обители на голод и холод, так как хлеб и другая провизия, а равно и необходимые для обители вещи приобретались в городе; каким же образом возможно было на всякую поездку испрашивать разрешительный билет?

Старца-митрополита постарались уверить, что на то есть Высочайшая воля. Оставалось жаловаться. Настоятель отправился с просьбою к митрополиту, но он ее не принял. Тогда архим. Игнатий отправился в Царское Село, где в ту пору находилась Высочайшая фамилия. По особенному Промыслу Божию, у самого дворцового крыльца встречает его Государь Наследник и спрашивает о причине его приезда. "Мне нужно видеть Государя", - отвечал настоятель. "Хорошо, - сказал Его Высочество, - я доложу ему о Вас, а Вы подождите ответа у Кавелина на квартире". Здесь настоятель рассказал генералу Кавелину о всем, о чем он и донес потом Государю Императору.

Явившись затем к митрополиту, архим. Игнатий сказал ему о своей поездке в Царское. Митрополит, потребовав к себе дело, рассмотрел его и, увидев всю несправедливость состоявшегося постановления, со свойственною ему откровенностью изобличил виновных в том и не приказал более беспокоить насельников Сергиевой пустыни".

4 В. Аскоченский пишет об этом следующее:

"Великим постом 1835 г. по предварительному уведомлению, посетил Сергиеву пустынь французский посланник Барант. Он навестил настоятеля, расспрашивал о монастыре, об уставе и порядках монастырских и откровенно сознался, что он находит Церковь Православную ближе к древне-апостольской, чем свою. Через довольно долгое время настоятель, но приглашению г-жи Барант, навестил посланника и остался у него обедать. Здесь произошел разговор между архим. Игнатием и учителем г. З...го, готовившимся в аббаты, о разности вероисповеданий. Архимандрит деликатно отклонил от себя этот вопрос, заметив, что он не за тем сюда приглашен, и не может с ним говорить, так как противник его не читал тех книг, на которые он может указать ему.

Прошло несколько времени после этого. Вдруг настоятель получает указ, что по именному повелению запрещается ему выезд из монастыря впредь до Высочайшего разрешения. Впоследствии, когда, по представлению митрополита Серафима, дозволено было о. Игнатию бывать везде, где требует того его обязанность благочинного монастырей епархии, враги его успели извернуться, и разрешение, существовавшее на одних словах, сочли недействительным против запрещения, изложенного на бумаге. Уже долгое время спустя, при митрополите Антонии, это было объяснено генералом Кавелиным Государю Императору. Его Величество в присутствии всех объявил митрополиту, что он поступил так, только желая охранить и поберечь архимандрита, и, если кто принимает это иначе, тот его не понимает: он давно знает и любит Игнатия, так как тот вполне стоил того и стоит".

*) "Душеполезное чтение", 1870 г., ч. I.

Из писем святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского

Вот еще письмо, которое, по милости Святославского, дошло до меня чрез год, и, конечно, оставило писавшего в неудовольствии на мое молчание. Видите что, о. архимандрит Сергиевой пустыни Игнатий написал книгу против книги Фомы Кемпийского и желает, чтобы я ее видел, и побудил его к изданию ее в свет. Не надеясь, чтобы, если прочитаю книгу, мог и написать о ней то, что понравилось бы ему. Мне странною кажется мысль писать назидательную книгу именно против книги Фомы Кемпийского. Мне кажется, всего удобнее продолжить молчание, в котором я до сих пор оставался невольно. Но сим дается ему причина к неудовольствию. Не читав книгу, если скажу, что не надеюсь быть с нею согласен, это будет жестко, а, может, еще менее могу сказать мягко, когда прочитаю книгу"*.

"При сем вспоминаю разговор мой с пустынским архимандритом Игнатием. Книгу о подражании Христу он так не одобрял, что запрещал читать. Я возразил ему, что святитель Димитрий приводит слова сей книги, оговариваясь, что Фома Кемпийский хотя иностранный купец, но приносит добрый товар. Архимандрит отвечал мне: мы не знаем, когда святитель Димитрий введен был в благодатное достоинство святого отца, и, может быть, указанное мною написал еще тогда, когда был просто благочестивым писателем или проповедником".

"Преосвященный Игнатий неожиданно исторгнул себя из службы. Иные говорят, что это на время, до открытия кафедры. А мне кажется, счастлив, кто мог законно устраниться от трудностей времени, дабы внимать Богу в своей душе. Преосвященный говорит, что он уступил своей всегдашней любви к созерцательной жизни, и что состояние здоровья помогло решиться. Вид его показывает менее здоровья, нежели прежде. И он в Москве должен был употребить некоторое краткое лечение".**1

Когда, получив отпуск для поправления здоровья, архимандрит Игнатий отправился в Николо-Бабаевский монастырь и должен был проезжать через Москву, святитель Филарет очень радушно принял его. Архимандрит Пимен в воспоминаниях отмечает, что архимандрит Игнатий многократно посещал митрополита, который, в свою очередь, не раз посещал его. Однажды митрополит Филарет устроил даже в честь гостя обед, на который пригласил все московское почетное духовенство.

1 Святитель Филарет, вопреки мнениям многих, осуждавших епископа Игнатия за удаление на покой, правильно понял истинную причину его поступка, о чем свидетельствует его письмо к архиеп. Тверскому Алексию.

*) Письма митр. Московского Филарета архим. Антонию. ч. II, М.,1883.

*) Письма митр. Московского Филарета архим. Антонию. М., ч. IV, 1884.

**) Письма митр. Московского Филарета к архиеп. Тверскому Алексию. М., 1883.

Кончина Преосвященного епископа Игнатия

Еще в 1864 году, когда преданнейшие чада духовные посетили Преосвященного Игнатия на Бабайках, они были поражены переменою, совершившеюся в нем. Видно уже было, что он не жилец на земле. Все привыкли видеть его великолепным архимандритом, величественным архиереем, и вот перед ними предстоял согбенный старец с белоснежными волосами, с младенческим выражением в глазах, с тихим, кротким голосом. "Не бойтесь, - писал он после этого к одному из посетивших его, - я не умру до тех пор, пока не кончу дела своего служения человечеству и не передам ему слов истины, хотя, действительно, так ослабел и изнемог в телесных силах, как это вам кажется".

В 1867 году, 21 апреля привезен был из Ярославля посланный по почте тюк с двумя последними частями сочинений Преосвященного Игнатия. Когда раскрыли посылку и подали ему книги, он перекрестился и сказал: "Слава Богу! Снято с меня это иго!" - но не стал уже разбирать и раздавать книги, сказав: "Оставить это до приезда брата, Петра Александровича".

В это же время написал он к упомянутому лицу, еще прежде того извещавшему его об окончании печатания книг: "Слава Богу! Благодарю всех вас, потрудившихся в этом деле! Силы мои видимо оскудевают; грудь и спина так болят, что не позволяют уже заниматься письменными занятиями. Да и пора уже оставить письменные дела, чтобы всецело предаться делу приуготовления себя к переходу в вечность".

30 апреля. Преосвященный Игнатий встал, по обыкновению, в шесть часов утра; после ранней обедни выпил две чашки чаю и не приказал входить к нему до девяти часов. Впрочем, в этом приказании для служащих при нем не было ничего особенного, так как издавна уже оставляли его в эти часы одного: всем было известно, что он это время особенно посвящал молитве и письменным занятиям.

Спустя немного времени кто-то из братии пришел с просьбою доложить Его Преосвященству, что он явился по делу. Келейник Васенька, как называл его Преосвященный, не посмел отказать и вошел к Владыке. Было около девяти часов утра; ударили в колокол к поздней обедне.

На зов келейника не последовало никакого ответа. Он подошел ближе, смотрит - Преосвященный, склонив голову на левую руку и держа в правой каноник, лежит, как бы углубленный в чтение. Келейник еще раз позвал его и, наклонившись к нему, увидел, что глаза святителя устремлены неподвижно. Испуганный, он бросился за архимандритом и казначеем. Прибежав и видя Преосвященного светлым и спокойным, с наложенным пальцем на третьей утренней молитве, как бы в размышлении о сейчас прочитанном, они подумали, что ему сделалось только дурно; давали ему нюхать спирт и терли виски одеколоном. Но светлая душа отошла уже к Предвечному Свету, оставив отблеск света на лице того, кто с юных лет жил жизнью света истины и при конце дней своих, всецело посвященных Богу, все еще полагал, что ему только "пора начать дело приуготовления себя к переходу в вечность".

Быстро разнеслась в обители весть о кончине старца благодатного, святителя милостивого... Братия поражена была таким неожиданным событием. Еще вчера поучал он их словами жизни вечной, ни мало не жалуясь на свои страдания, и хотя был скуден телесными силами, но был так бодр и мощен духом, с такою щедростию изливал богатство благодати на всех стремившихся к Богу, - и вдруг перед ними бездыханное тело их отца, учителя и защитника...

И стали вспоминать братия предшествовавшие, но не уразуменные ими знамения близкой его кончины.

В один из дней Страстной седмицы приходит утром к Владыке Игнатию один из любимейших учеников его, о. архимандрит Иустин, и, пораженный необыкновенно светлым и радостным выражением его лица, говорит: "Видно, Владыко, Вы очень хорошо провели эту ночь, что у Вас такой бодрый вид!" - "У меня, батюшка, - отвечал он с тихою радостью, - был сегодня маленький удар. Я чувствую себя очень легко и хорошо". - "Не послать ли за доктором?" - спросил о. архимандрит. "Нет, не надо", - отвечал Владыка. В среду, 25 апреля, повторилось то же. Отец архимандрит, удивленный необыкновенным спокойствием, выражавшимся на лице святителя, сделал тот же вопрос. "Да, - отвечал Владыка, - сегодня был со мною опять маленький удар, самый легенький удар, еще слабее того". И затем повторил еще несколько раз: "Мне так легко, так весело! Я давно уже не чувствовал себя так хорошо".

Что это за таинственные удары - Бог один знает. Во всяком случае, из последствий их видно, что это были не те удары, которые сопровождаются расстройством организма и сокращают деятельность душевную. Святителю было от них "хорошо, легко и весело". Не были ли то откровения ему свыше, ихже око не виде, ухо не слыша и на сердце человеку не взыдоша (I Кор. 2; 9)?.. Святитель Божий скрыл их под иносказательным словом, боясь, чтобы, вопреки заповеди Писания, не стали блажити его прежде смерти. Он во всю жизнь свою не боялся суда людского и веселился духом, когда этот суд произносил строгие и неосмотрительные приговоры над ним как над величайшим грешником; но он пугался всегда, когда начинали прославлять его. В пятницу, 27 апреля, Преосвященный просил одного из близких учеников своих потереть ему ноги сосновым маслом и потом сказал: "Благодарю тебя, что потрудился для меня. Это уже в последний раз". - "Почему же в последний? Разве вам не нравится, Владыко?" - "Нет, не потому, а потому что дни мои изочтены".

Брату своему и всем приближенным он еще прежде отдавал приказание, что, как скоро заметят, что наступает его кончина, - оставить его одного, не мешать ему и не давать знать родным о том ранее его смерти. Только теперь стало понятно, почему он удалил любимейшего своего брата в Петербург, почему там встретились ему непредвиденные препятствия к тому, чтоб заранее возвратиться на Бабайки и принять последний вздох и благословение всем сердцем и душою благоговейно чтимого брата-святителя. Сам Господь так устроил, по желанию верного раба Своего!

Окружавшие Владыку ученики говорили, что до последней минуты все вокруг него и в нем самом было так тихо, так просто, что никому и в голову не приходило, что с ним делается что-то необыкновенное. Особенно поражало их неизреченное милосердие, смирение и снисходительность в последние дни его жизни. И всегда он был снисходителен, милостив и смирен - это уж отличительная черта его характера, но в последнее время любовь и смирение разливались вокруг него такими потоками, что потрясали души окружавших его и заставляли их как будто бояться чего-то.

Накануне своей кончины он писал еще. Вот эти драгоценные строки незабвенного святителя:

"Нет во мне свидетельства жизни, которая бы всецело заключалась во мне самом; я подвергаюсь совершенному иссякновению жизненной силы в теле моем. Я умираю.

Не только бренное тело мое подчинено смерти, но и самая душа моя не имеет в себе условий жизни нерушимой; научает меня этому Священное Предание Церкви Православной.

Душе, равно и Ангелам, даровано бессмертие Богом; оно не их собственность, но их естественная принадлежность.

Тело для поддержания жизни своей, нуждается в питании воздухом и произведениями земли. Душа, чтоб поддержать и сохранить в себе бессмертие свое, нуждается в таинственном действии на себя Божественной Десницы.

Кто я? Явление? Но я чувствую существование мое. Многие годы размышлял некто* об ответе удовлетворительном на предложенный вопрос, размышлял, углубляясь в самовоззрение, при свете светильника Духа Божия. Многолетним размышлением он приведен был к следующему относительному определению человека: "Человек - отблеск Существа и заимствует от этого Существа характер существа". Бог, единый Сый (Исх. 3;. 14), отражается в жизни человека. Так изображает себя солнце в чистой дождевой капле. В дождевой капле мы видим солнце; то, что видим в ней, - не солнце. Солнце там на высоте недосягаемой"

"Что - душа моя? Что - тело мое? Что - ум мой? Что - чувства тела? Что - силы души и тела? Что - жизнь?.. Вопросы неразрешенные, вопросы неразрешимые. В течение тысячелетий род человеческий приступал к обсуждению этих вопросов, усиливался разрешить их и отступал от них, убеждаясь в их неразрешимости. Что может быть знакомее нам нашего тела? Имея чувства, оно подвергается действию всех этих чувств: познание в теле должно быть самым удовлетворительным, как приобретаемое и разумом, и чувством. Оно точно таково в отношении к познаниям о душе, о ее свойствах и силах, о предметах, не подверженных чувствам тела...".

На этом слове остановился Владыка. Как видно, он изнемог, и для отдохновения стал молиться, по причине изнеможения сил телесных - лежа. В последние годы своей жизни, на покое в Николо-Бабаевском монастыре, Преосвященный мало спал, никогда не раздевался и, как верный раб Божий, бодрствовал на всякий час дня и ночи, готовый встретить Господа своего. И застал Он его бодрым на молитве и верным на службе заблудшему человечеству.

Трое суток стояло тело святителя в келье его, жарко натопленной, оставаясь без изменения, и до того было привлекательно, что никому не хотелось отойти от него: всем хотелось насмотреться на это прекрасное лицо, на котором почивала светлая и святая дума. На четвертые сутки тело почившего было перенесено в холодную Никольскую церковь. К вечеру лицо и руки его стали пухнуть, не теряя своей белизны; на шестые сутки опухоль спала, и только ногти посинели. Запаха не было никакого. Он лежал в белом облачении, в том самом, в котором совершал в последний раз Божественную Литургию в Светлое Христово Воскресение и в понедельник Светлой седмицы.

Духовное завещание было оставлено им на имя брата его, Петра Александровича, которому святитель поручил заботу о нуждах присных учеников своих.1 Вещественного наследства осталось у него семь копеек, долга - семьдесят рублей. Перед кончиною своею он поручился за одного бедняка, который не в состоянии был уплатить долга и прибегнул к милосердию пастыря.

Преосвященный оставил записку к брату, в которой он просил получить за него пенсию за два последних месяца, уплатить долг, а остальное раздать бедным друзьям своим.

Все время вокруг гроба почившего святителя теснились многочисленные почитатели его, ученики, духовные дети и крестьяне сел и деревень. В день погребения монастырский двор был весь покрыт народом, было не менее пяти тысяч человек. Повсюду слышались плач и стоны. "Кто-то теперь будет нашим благодетелем! - говорили в толпе. - Кто-то теперь помилосердствует о нас! Кто исцелит наши болезни! Кто помолится о нас!..".

Все дни стояла погода дурная; но в день погребения хоть и холодно было, но солнце светило ярко. Отпевание усопшего до того было отрадно, что скорее походило на какое-то торжество, чем на погребение. Невольно припоминались слова святителя Игнатия, оставшиеся в его бессмертных творениях: "Можно узнать, что почивший под милостью Божией, если при погребении тела его печаль окружающих растворена какою-то непостижимою отрадою".

Тело святителя обнесено было вокруг собора и опущено в землю в малой больничной церкви, у левого клироса, при радостном пении: "Христос воскресе".

После погребения брат почившего святителя и его близкие вошли в келью его, до сих пор запечатанную. Торжественно прозвучала заупокойная лития в этой тихой келье, в которой старец-подвижник почти безвыходно провел последние шесть лет своей жизни, в заботах о своей душе и служении нужде бедствующего человечества.

Усопший святитель занимал только две комнаты: одну в три окна, а другую в два, служившую ему и спальней, и кабинетом. Все поражало здесь высокою простотою и изящною бедностью.2 Между двумя окнами стояла простая этажерка, на полках которой лежали в огромном количестве в два ряда тетради, исписанные изящным его почерком и изготовленные еще на другие два тома. В углу комнаты - киот с образами; перед ними лампада. Высокие шкафы прямо против дверей, почти вдоль всей стены, наполнены драгоценными творениями писателей духовных на языках греческом, латинском, французском, немецком и итальянском, Перед кроватью, как раз перед глазами лежавшего, на стене икона Божией Матери, с которою он не расставался никогда.

За дверьми, под образом Божией Матери, простое кожаное кресло, ветхое и истертое; на нем-то писал Владыка вдохновенные свои страницы. Перед креслом большой, широкий, деревянный стол, ничем не покрытый, на нем слева разложены тетрадками исписанные уже листы, все - один как другой, точно фотографические снимки; ближе - груда писем, написанных в последние дни, запечатанных, надписанных собственною рукою почившего и приготовленных к отправке на почту. Последние письма были писаны святителем Игнатием 28 апреля, и некоторые из них были отправлены уже по кончине его. Бесчисленное множество писем святителя, адресованных разным лицам, заключают в себе драгоценные сокровища святоотеческих наставлений и духовных заметок.

Посредине, перед креслом, последние писанные им листы, а сверху - страница предсмертная; на обороте ее то, что было писано накануне кончины. Долго присматриваясь к последним строкам знакомой руки, мы, духовные дети его, стояли умиленные и пораженные. Тот же дивный, ровный, изящный почерк его юношеских лет! Ни одной удлиненной буквы, ни малейшей лишней черты, ни помарок, ни описок от рассеянности или поспешности. У последней страницы лежало перо, писавшее последние строки...

Санкт-Петербург, 1867 г.

1 Живя на Бабайках, Владыка Игнатий из монастыря никогда не выезжал: все хлопоты по монастырским делам вел его брат П. А. Брянчанинов. Петр Александрович был многополезным членом Бабаевского братства: он употреблял на нужды монастырские свою губернаторскую пенсию, вел разные монастырские дела в Костроме, Ярославле и Петрограде, содействовал упорядочению монастырского хозяйства.

Личные средства и материальные ценности Владыки Игнатия также шли на благоустройство монастыря. Свою пенсию в тысяча пятьсот рублей и другие материальные поступления святитель вносил в кассу обители. При личном участии Владыки Игнатия и, главным образом, на его средства и средства П.А. Брянчанинова, был заложен в 1864 г. двухэтажный величественный храм Иверской иконы Божией Матери. Действительно, по свидетельству очевидцев, Иверский храм был великолепен. Он составлял красу не только монастыря, но и всей окрестности и далее всего края.

По внешнему виду Иверский храм имел отдаленное сходство с храмом Воскресения Христова в Иерусалиме. Его глава была увенчана короною и вместе - архиерейскою митрою, которые обе принадлежат Главе Церкви - Иисусу Христу. С наружной стороны на центральном куполе по окружности со временем было написано двенадцать наиболее чтимых изображений Божией Матери. По карнизу барабана славянскими буквами было начертано: "Достойно есть, яко воистину, блажити Тя Богородицу..." Сам Владыка не дожил до освящения храма.

2 Современники и ранее удивлялись простоте образа жизни святителя Игнатия. Архимандрит Пимен вспоминает об одном посещении им о. Игнатия Великим постом, когда тот был строителем Лопотова монастыря. Его прежде всего поразила убогая обстановка, в которой жил строитель: "...Я застал его живущим в сторожке, она была сбоку от святых ворот. Вошед к о. Игнатию, я нашел его сидящим у большого стола, пред ним лежали простые черные сухари и какое-то начатое стихотворение, которое он, вероятно, писал во время чая, чтоб и это время не пропадало даром. Келья была не просторна, и стены от времени совершенно потемнели".

*) Св. Иоанн Дамаскин. См. Изложение Православной веры, кн. 2, гл. 3, об Ангелах.

Воспоминания последнего келейника святителя Игнатия Василия (Павлова), впоследствии иеромонаха Александро-Невской Лавры

Владыка мой! Отец мой! Учитель мой! Где ты? Куда ты скрылся? Я нигде не вижу тебя, нигде не нахожу тебя: ни на ложе, на котором истаявал ты в своих пламенных молитвах пред величием Божиим; ни у стола, за которым ты, движимый Божиим Духом, писал вдохновенные страницы; ни у аналоя, у которого часто стоял с воздетыми к небу руками, стоял в страхе и трепете, орошая ланиты теплыми слезами; ни на стуле сидящим и умиленно взирающим на икону Спасителя, как бы беседующим со Спасителем. Нигде не вижу, нигде не нахожу тебя. Не вижу, чтоб ты, склонив голову на руки свои, сидел как бы в забытии в кабинете один, то погружаясь в какую-то таинственную думу, то исполняясь сетования, то радости небесной. Не слышу, чтобы ходил ты по келье твоей или читал что-либо; ничего подобного не слышу я. Умолкли стоны твои, замерли вопли, затихли рыдания и воздыхания: все заменилось тишиной могилы...

Куда же ты ушел, где ты скрылся? Увы! ты умер: тело твое сокрылось на время в гробе, а крылатая душа твоя унеслась туда, где пребывали мысли и чувствования твои, где жило сердце твое: на небо. Там ты, там ты! Как хорошо тебе, Владыка мой! Ты блаженствуешь ныне, забыв все скорбное земное: все подвиги и труды, подъятые для неба. Ты стоишь пред неприступным величием Божества, у Незаходимого Света и сам исполнен света; ты насыщаешься непрестанно видением Бога, пылаешь, подобно Серафимам, любовию к Нему; сердце твое горит, тает, как воск, будучи палимо огнем-Богом.

Владыка мой! Не забудь меня там, вспомни обо мне! Оставив здесь, на земле, не оставь на небе! Не оставь меня во время исхода моего из этой временной жизни! Когда душа моя будет разлучаться с этим бренным телом, когда, по причине многих грехов моих, обступят ее темные духи, - помоги мне в эту горькую годину избавиться от них, чтоб они не увлекли меня с собою в темницы ада. Надежда моя в эти грозные минуты - бесконечная Божия благость и твои молитвы.

Я верую в твои молитвы, Владыка мой, потому что видел непорочные пути твои. Ни о чем ты так не заботился, ни к чему ты так не стремился, как к тому, чтоб угодить Господу; и днем, и ночью ты только и думал, только и помышлял лишь о том, как бы поближе прилепиться к Господу, как бы потеплее помолиться Ему, побольше поплакать пред Ним. Это влечение к Господу у тебя сделалось как бы нестерпимым. Ни в чем не находил ты такой отрады и успокоения, как в молитве и в плаче. После этого в лице твоем изображалось всегда что-то неземное. Бывало, подойдешь к тебе по какому-нибудь делу, станешь говорить, но ты не видишь, не слышишь меня: из глаз твоих светится что-то неземное, видится, что ты умом находишься не здесь, а где-то далеко. Ты и смотришь, и не видишь меня. И долго мне случалось стоять перед тобой и благоговейно любоваться этим состоянием; какая-то необъяснимая тишина веяла от тебя, и помысл греховный, который я пришел исповедовать тебе, далеко-далеко уходил от меня...".

"Владыка, на Бабайках живя, никогда не ложился спать раздетым, и ночью он спал одетым, т.е. в сапогах и в подряснике: это для того, чтоб всегда быть готовым на дело Божие. Вставал он в шесть часов утра большею частью, выпивал две чашки чаю и затем молился; затем читал Евангелие, после этого писал сочинения или подписывал входящие и исходящие дела по монастырю2, но это дело занимало времени весьма мало.

В двенадцать часов дня он обыкновенно кушал; кушанье состояло, большею частью, из двух блюд: ухи и каши; это были самые излюбленные его кушанья. Вина на Бабайках никакого не пил Владыка, и у нас его не имелось в буфете; если требовалось иногда на случай приезда гостей, то это бралось от отца архимандрита Иустина. Часто мне приходилось слышать от Владыки следующие слова: "Ах, Васенька, как надо благодарить Господа за то, что Он привел нас в такое тихое пристанище". В три часа, после обеда Владыка опять пил чай, после чаю, с час или часа полтора я читал ему Евангелие или жития святых, или преподобного Дорофея: это собственно делалось для меня.

Я занимался на Бабайках с мальчиками, учил их чтению Священного Писания, арифметике, грамматике, чистописанию и однажды, разгорячившись, ударил одного. Затем, разумеется, почувствовав, что это грешно, я пошел и сказал Владыке. Он на это мне сказал: "Ударь меня". Я ответил, что я этого сделать не могу; тогда он мне сказал: "А если ты меня не можешь ударить, как же ты ударил мальчика, который также создан по образу Божию?"

Дней за пять до кончины, вечером, когда я брал от Владыки благословение на сон грядущий и, поклонившись, сказал: "Простите меня, Владыко, елико согреших", - он вдруг поклонился мне тоже в ноги и сказал: "Прости и меня, Васенька."

Святитель называл своего келейника Василия Вениамином, в предвидении, что он уже последний.

2 Святитель Игнатий до последнего дня своей жизни заботился о братии, держал управление обителью в своих руках. В документах Николо-Бабаевского монастыря, найденных в Государственном Архиве Костромской области, последняя резолюция свт. Игнатия стоит на документе от 29 апреля 1867 года.

ИЗ ПИСЬМА игумена АНТОНИЯ (Бочкова)

настоятеля Череменецкого монастыря

казначею Сергиевой пустыни иеромонаху Нектарию

1 мая уведомили меня по телеграфу о кончине Преосвященнейшего Игнатия. А накануне я благодарил его письмом за присланные последние томы его сочинений: письмо мое застало его во гробе. Служил по новопреставленном две обедни сам и две панихиды собором, но память о нем останется в душе моей навсегда.

После вашего преподобного Нила Сорского Преосвященный Игнатий был вторым и, может быть, последним монашеским учителем и писателем, а по силе слова, по ясности изложения своего аскетического учения - первым и единственным. Никто из современников не мог равняться с ним в знании отеческих писаний. Это была живая библиотека Отцов.

Учитель плача, новый Иеремия, скончался к этому пророческому дню, и последователь преподобного Нила погребен в день его памяти. Вся седмица мироносиц, по Евангелию Иоанна, как бы посвящена усопшим, и вся Вселенская Церковь воздала эту честь новопреставленному невольно.

Учение о хлебе жизни, которое так убедительно объяснял Преосвященный, читалось в тексте над его непогребенными еще мощами. Верую я, что все это совершилось по небесному чину.

Сергиева пустынь, конечно, воздаст ему свое благодарение: еще живы в ней и ученики и дела усопшего.

ДВА ВИДЕНИЯ

из записок схимонаха Михаила (Чихачева)

Явление епископа Игнатия А. В. Жандр на 20-й день по кончине его,

Тяжелая скорбь подавила все существо мое с той минуты, как дошла до меня весть о кончине Владыки. Скорбь эта не уступала и молитве: самая молитва была растворена скорбию, невыносимою, горькою. Ни днем, ни ночью не покидало сердца ощущение духовного сиротства. И душа, и тело изнемогли до болезни. Так прошло время до двадцатого дня по кончине Владыки. На этот день я готовилась приобщиться Святых Тайн в одном из женских московских монастырей.

Так сильно было чувство печали, что даже во время Таинства исповеди не покидало оно меня, не покидало оно меня и во время совершения Литургии. Но в ту минуту, как Господь сподобил меня принять Святые Тайны, внезапно в душу мою сошла чудная тишина и молитва именем Господа нашего Иисуса Христа, живая, ощутилась в сердце. Так же внезапно, для меня самой непонятно, печаль о кончине Владыки исчезла.

Прошло несколько минут, в течение которых я отошла на несколько шагов от Царских врат, и, не сходя с солеи, стала по указанию матери игумений на левый клирос прямо против иконы Успения Божией Матери. В сердце была молитва, мысль в молчании сошла в сердце, и вдруг, пред внутренними глазами моими, как бы также в сердце, но прямо против меня у иконы Успения, возле одра, на котором возлежит Царица Небесная, изобразился лик усопшего святителя - красоты, славы, света неописанных! Свет озарял сверху весь лик, особенно сосредоточиваясь наверху главы. И внутри меня, опять в сердце, но вместе и от лика, я услышала голос, мысль, поведание, - луч света, ощущение радости, проникнувшее все мое существо, которое без слов, но как-то дивно передало моему внутреннему человеку следующие слова: "Видишь, как тебе хорошо сегодня. А мне без сравнения так всегда хорошо и потому не должно скорбеть о мне".

Так ясно, так отчетливо я видела и слышала это, как бы сподобилась увидеть Владыку, слышать от него лицом к лицу. Несказанная радость объяла всю душу мою, живым отпечатком отразилась на лице моем так, что заметили окружающие. По окончании Литургии начали служить панихиду. И какая это была панихида! В обыкновенных печальных надгробных песнопениях слышалась мне дивная песнь духовного торжества, радости неизглаголанной, блаженства и жизни бесконечных. То была песнь воцерковления вновь перешедшего из земной, воинствующей Церкви воина Христова в небесную Церковь торжествующих в невечерней славе праведников. Мне казалось, что был Христов день, таким праздником ликовало все вокруг меня, и в сердце такая творилась молитва.

Вечером того же дня я легла в постель: сна не было. Около полуночи, в тишине ночи, откуда-то издалека донеслись до слуха моего звуки дивной гармонии тысячи голосов. Все больше и больше приближались звуки: начали отделяться ноты церковного пения ясно, наконец стали определительно, отчетливо выражаться слова... И так полно было гармонии это пение, что невольно приковывалось к нему все внимание, вся жизнь... Мерно гудели густые басы, как гудит в пасхальную ночь звон всех московских колоколов, и плавно сливался этот гул с мягкими, бархатными тенорами, с серебром рассыпавшимися альтами, и весь хор казался одним голосом - столько было в нем гармонии. И все яснее и яснее выделялись слова. Я отчетливо расслышала: "Архиереев богодухновенное украшение, монашествующих славо и похвало". И вместе с тем для самой меня необъяснимым извещением, без слов, но совершенно ясно и понятно, сказалось внутреннему существу моему, что этим пением встречали епископа Игнатия в мире небесных духов,

Невольный страх объял меня, и к тому же пришло на память, что Владыка учил не внимать подобным видениям и слышаниям, чтобы не подвергнуться прелести. Усиленно старалась я не слышать и не слушать, заключая все внимание в слова молитвы Иисусовой, но пение все продолжалось помимо меня, так что мне пришла мысль, не поют ли где на самом деле в окрестностях. Я встала с постели, подошла к окну, отворила его: все было тихо, на востоке занималась заря.

Утром, проснувшись, к удивлению моему, я припоминала не только напев, слышанный мною ночью, но и самые слова. Целый день, несмотря на множество случившихся житейских занятий, я находилась под необычайным впечатлением слышанного. Отрывками, непоследовательно припоминались слова, хотя общая связь их ускользала из памяти. Вечером я была у всенощной: то была суббота - канун последнего воскресенья шести недель по Пасхе; канон Пасхи. Но ни эти песнопения, ни стройный хор Чудовских певчих не напоминали мне слышанного накануне: никакого сравнения нельзя было провести между тем и другим.

Возвратившись домой, утомленная, усталая, я легла спать, но сна опять не было, и опять, только что начал стихать городской шум, около полуночи, слуха моего снова коснулись знакомые звуки, только на этот раз они были ближе, яснее, и слова врезывались в памяти моей с удивительной последовательностью. Медленно и звучно пел невидимый хор: Православия поборниче, покаяния и молитвы делателю и учителю изрядный, архиереев богодухновенное украшение, монашествующих славо и похвало: писаньми твоими вся ны уцеломудрил еси. Цевнице духовная, новый Златоусте: моли Слова Христа Бога, Его-же носил еси в сердце твоем, даровати нам прежде конца покаяние!

На этот раз, несмотря на то, что я усиленно творила молитву Иисусову, пение не рассеивало внимания, а еще как-то неизъяснимым образом и моя сердечная молитва сливалась в общую гармонию слышанного песнопения, и сердце живо ощущало и знало, что то была торжественная песнь, которою небожители радостно приветствовали представившегося от земли к небесным - земного и небесного человека, епископа Игнатия. На третью ночь, с 21 на 22 мая, повторилось то же самое, при тех же самых ощущениях. Это троекратное повторение утвердило веру и не оставило никакого смущения, запечатлело в памяти и слова тропаря, и тот напев, на который его пели, как бы давно знакомую молитву. Напев был сходен с напевом кондаков в акафистах. После, когда я показала голосом, какой слышала напев, мне сказали, что это осьмый глас.

А.В.Жандр пользовалась глубоким уважением своих современников, знавшие ее лица отзывались о ней, как о человеке высокообразованном, глубоко религиозном и безупречно правдивом. Приведенное видение, глубоко назидательное, хорошо характеризует воззрения современников на личность святителя Игнатия.

Не менее важным по своему внутреннему смыслу представляется следующее переданное схимонаху Михаилу Чихачеву чудесное сновидение о епископе Игнатии, по времени примыкающее к ближайшим дням по его смерти:

Явление епископа Игнатия С.И. Снесаревой

В мое последнее свидание с Преосвященным Игнатием, 13 сентября 1866 года, он, прощаясь, сказал мне: "С. И.! Вам, как другу, как себе говорю: готовьтесь к смерти - она близка. Не заботьтесь о мирском: одно нужно - спасение души! Понуждайте себя думать о смерти, заботьтесь о вечности!"

В 1867 году, 30 апреля Преосвященный Игнатий скончался в Николаевском монастыре: я поехала на его погребение, совершавшееся 5 мая. Невыразима словом грустная радость, которую я испытала у гроба его.

В субботу 12 августа 1867 года ночью худо спала, к утру заснула. Вижу - пришел Владыка Игнатий в монашеском одеянии, в полном цвете молодости, но с грустию и сожалением смотрит на меня: "Думайте о смерти, - говорил он. - Не заботьтесь о земном! Все это только сон, - земная жизнь - только сон! Все, что написано мною в книгах, все - истина! Время близко, очищайтесь покаянием, готовьтесь к исходу. Сколько бы Вы ни прожили здесь, все это - один миг, один только сон". На мое беспокойство о сыне Владыка сказал: "Это не Ваше дело; судьба его в руках Божиих! Вы же заботьтесь о переходе в вечность". Видя мое равнодушие к смерти, и исполняясь сострадания к моим немощам, он стал умолять меня обратиться к покаянию и чувствовать страх смерти. "Вы слепы, ничего не видите, и потому не боитесь, но я открою Вам глаза и покажу смертные муки".

И я стала умирать. О, какой ужас! Мое тело стало мне чуждо и ничтожно, как бы не мое, вся моя жизнь перешла в лоб и глаза; мое зрение и ум увидели то, что есть действительно, а не то, что нам кажется в этой жизни. Эта жизнь - сон, только сон! Все блага и лишения этой жизни не существуют, когда наступает со смертью минута пробуждения. Нет ни вещей, ни друзей, - одно необъятное пространство, и все это пространство наполнено существами страшными, непостигаемыми нашим ослеплением; они живут вокруг нас в разных образах, окружают и держат нас. У них тоже есть тело, но тонкое, как будто слизь какая, ужасное! Они лезли на меня, лепились вокруг меня, дергали меня за глаза, тянули мои мысли в разные стороны, не давали перевесть дыхания, чтобы не допустить меня призвать Бога на помощь. Я хотела молиться, хотела осенить себя крестным знамением, хотела слезами к Богу, произношением имени Иисуса Христа избавиться от этой муки, отдалить от себя эти страшные существа, но у меня не было ни слов, ни сил. А эти ужасные кричали на меня, что теперь уже поздно, нет молитвы после смерти!

Все тело мое деревенело, голова неподвижна, только глаза все видели и в мозгу дух все ощущал. С помощью какой-то сверхъестественной силы я немного подняла руку, до лба не донесла, но на воздухе я сделала знамение креста, тогда страшные корчились. Я усиливалась не устами и языком, которые не принадлежали мне, а духом представить имя Господа Иисуса Христа, тогда страшные прожигались, как раскаленным железом, и кричали на меня: "Не смей произносить этого имени, теперь поздно!" Мука неописанная!

Лишь бы на одну минуту перевесть дыхание! Но зрение, ум и дыхание выносили невыразимую муку от того, что эти ужасные страшилища лепились вокруг них и тащили в разные стороны, чтобы не дать мне возможности произнести имя Спасителя. О, что это за страдание! Опять голос Владыки Игнатия: "Молитесь непрестанно, все истина, что написано в моих книгах. Бросьте земные попечения, только о душе, о душе заботьтесь". И с этими словами он стал уходить от меня по воздуху как-то кругообразно, все выше и выше над землею. Вид его изменялся и переходил в свет. К нему присоединился целый сонм таких же светлых существ, и все как будто ступенями необъятной, невыразимой словом лестницы.

Как Владыка по мере восхождения становился неземным, так и все присоединившиеся к нему в разных видах принимали невыразимо прекрасный, солнцеобразный свет. Смотря на них и возносясь духом за этою бесконечною полосою света, я не обращала уже внимания на страшилища, которые в это время бесновались вокруг меня, чтобы привлечь мое внимание к ним новыми муками. Светлые сонмы тоже имели тела, похожие на дивные, лучезарные лучи, пред которыми наше солнце - ничто.

Эти сонмы были различных видов и света, и чем выше ступени, тем светлее. Преосвященный Игнатий поднимался все выше и выше. Но вот окружает его сонм лучезарных святителей, он сам потерял свой земной вид и сделался таким же лучезарным. Выше этой ступени мое зрение не достигало. С этой высоты Владыка Игнатий еще бросил на меня взгляд, полный сострадания. Вдруг, не помня себя, я вырвалась из власти державших меня и закричала: "Упокой, Господи, душу усопшаго раба Твоего Преосвященного Игнатия, и святыми его молитвами спаси и помилуй меня, грешную!" Мгновенно все ужасы исчезли, настала тишина и мир. Я проснулась в жестоком потрясении.

Никогда ничего я не боялась и охотно оставалась одна одинехонька в доме, но после этого сна несколько дней я чувствовала такой ужас, что не в силах была оставаться одна. Много дней я ощущала необыкновенное чувство на средине лба: не боль, а какое-то особенное напряжение, как будто вся жизнь собралась в это место. Во время этого сна я узнала, что, когда мой ум сосредотачивается на мысли о Боге, на имени Господа нашего Иисуса Христа, ужасные существа мигом удаляются, но лишь только мысль развлекается, в тот же миг они окружали меня, чтобы мешать моей мысли обратиться к Богу и молитве Иисусовой.

Во время учебы в Инженерном училище М.В. Чихачев познакомился с Димитрием Брянчаниновым. Это знакомство так повлияло на него, что он стал проводить строго-благочестивую жизнь и впоследствии был присным духовным другом и сподвижником святителя Игнатия.

Во время их пребывания в Лопотовом монастыре, Чихачев был облечен в рясофор о. Игнатием. Отличное знание церковного пения и музыки и великолепный собственный голос, бас-октава, помогли Чихачеву составить в этой обители очень хороший церковный хор и украсить его пением церковное богослужение.

В Сергиевой пустыни Чихачев принял постриг от архимандрита Игнатия с именем Мисаила, вел жизнь уединенную и воздержную и был всеми любим. Он скончался в 1873 году, будучи уже постриженным в схиму, прожив в Сергиевой пустыни 40 лет.

Конец и Богу слава!

Ольга Шафранова

Михаил Васильевич Чихачев

Батюшка мой! Поставь своею милостию - уведомь, если случится что особенное с Михаилом Васильевичем.

Святитель Игнатий

В Жизнеописании святителя Игнатия Брянчанинова, составленном людьми, близко знавшими его, рассказывается, что еще в младенческие годы его братья и сестры сознавали нравственное превосходство его и невольно относились к нему с некоторым благоговением. С годами его нравственное влияние на людей проявлялось еще сильнее, отражаясь иногда на их судьбе. Именно так произошло с присным другом Святителя, Михаилом Васильевичем Чихачевым.

Михаил Васильевич Чихачев тоже принадлежал к старинному дворянскому роду, известному с конца XVI столетия. Родословное древо Чихачевых, начиная с родоначальника Даниила, на протяжении веков несколько раз разветвлялось, и предки Михаила Васильевича каждый раз оказывались в младшей ветви. Но уже за внуком Даниила, Иваном Ивановичем Чихачевым, в 1621 г. записано было по Государевой ввозной грамоте поместье в Пусторжевском уезде Дубецкой волости… Младший внук Ивана Ивановича, Ларион Чихачев, в 1683 г. был владельцем в Псковском уезде пустоши Дроздово и деревни Фаустово, которыми он владел вместе с троюродным братом Иваном Федоровичем Чихачевым. А 20 апреля того же года за службу в войне с турками он получил «с поместного его окладу 450 четвер{стр. 515}тей 90 четвертей в вотчину в Пусторжевском уезде в Ошенском стану сельцо Красное на речке Лещанке, во Изборском уезде в Павловской губе деревню Фаустову». Внук Лариона, Яков Алферьевич Чихачев, в 1749 г. капитан, имел трех сыновей, младший из которых Василий Яковлевич (р. 1760) - гвардии прапорщик, помещик Псковской губернии владел в Порховском уезде сельцом Токаревка и селеньями в Новоржевском уезде; у него было наследственных 110 душ, да благоприобретенных 97 душ, да за женой 85 душ. Женат он был на Екатерине Михайловне Семенской.

Михаил Васильевич - младший сын Василия Яковлевича и Екатерины Михайловны Чихачевых, родился он 8 апреля 1806 г.; у него было два брата: Дмитрий (р. 1794) и Александр (р. 1801), и две сестры: Екатерина (р. 1789) и Ольга (р. 1797), в замужестве Кутузова.

Все три сына Чихачевы были определены в военную службу. Младший, Михаил Васильевич, был привезен отцом в Петербург, как и Дмитрий Александрович Брянчанинов, в 1822 г. Он хорошо сдал приемный экзамен в Главное Инженерное училище и тоже был зачислен пансионером Великого Князя Николая Павловича.

Впервые встретившись в Инженерном училище, молодые люди вскоре подружились. Несходство их характеров: Дмитрий Александрович был серьезен, задумчив, сосредоточен в самом себе, а Михаил Васильевич несколько рассеян, говорун, весельчак, привыкший дома «к баловству и болтовне», - не мешало их искренней дружбе, но с самого начала определило их отношения. Михаил Васильевич предался Дмитрию Александровичу, как сын отцу, как младший старшему. А Дмитрий Александрович привязался к нему, как к младшему любимому брату, который на протяжении всей его жизни оставался, может быть, самым близким ему человеком.

Этот период их жизни, время учебы в училище и несколько последующих лет, воспроизведен в «Жизнеописании святителя Игнатия» на основании «Записок» М. В. Чихачева; писал их Чихачев уже на склоне лет, «понуждаемый любовью его знающих, как можно было припомнить, что было с ним от юности до времени пострижения его», излагая «повесть своего обращения ко всемогущему покаянию». При этом, описывая тот или иной эпизод, он иногда добавлял: «если вспомнить». Но судя по {стр. 516} подробностям, которые содержатся в «Записках», память его крепко удерживала события тех лет.

К сожалению, «Записки» М. В. Чихачева отдельно не публиковались и ныне утрачены, но в отрывках использовались разными авторами. По возможности, постараемся восстановить их по этим отрывкам, так как они чрезвычайно важны и для характеристики самого Михаила Васильевича и для более полного описания отдельных эпизодов жизни и деятельности святителя Игнатия, свидетелем, а часто и непосредственным участником которых Михаил Васильевич был.

Вообще, по продолжительности времени, когда они были вместе, по характеру их взаимоотношений и взаимной доверенности можно определенно сказать, что М. В. Чихачев на протяжении долгих, трудных лет был самым близким человеком для святителя Игнатия. Ближе даже, чем его брат, Петр Александрович Брянчанинов, который во все время настоятельства святителя Игнатия в Сергиевой пустыни проходил военную службу вдали от Петербурга, с братом встречался не часто и о его обстоятельствах знал мало. (Близко они сошлись после 1857 г., когда архимандрит Игнатий был назначен Епископом Кавказским и Черноморским с кафедрой в Ставрополе, где Петр Александрович сначала был вице-губернатором, с 1 августа 1859 г. - губернатором; и затем, когда он получил отставку и переехал к брату в Николо-Бабаевский монастырь.)

Нет сомнения, что Михаил Васильевич воспитывался в религиозной семье и набожное настроение было привито ему с детства. Тем не менее о вере он имел «весьма темное понятие» и, может быть, не решился бы на столь крутой поворот в своем жизненном пути, если бы не встретился с Дмитрием Александровичем. Вот как он сам описывает влияние на него его товарища: «В одну субботу слышу приглашение от товарища своего идти к священнику. «Зачем?» - «Да обычай у меня исповедаться, а в воскресенье приобщаться Святым Христовым Тайнам. Смотри и ты не отставай». Бедная моя головушка пришла тогда в изумление и великое смятение. Страх и ужас: что и как, не готов, не могу! - «Не твое дело, а духовника», - отвечает храбро товарищ и любовию своею влечет за собою.

Раз сделано, а на другую субботу опять то же приглашение. Хотя это делалось, по-видимому, легко, но внутренний мой состав весь потрясался. Юность и здоровье, и все внешние обстоятельства, и вся обстановка, да к тому же и внутреннее сильное {стр. 517} восстание страстей и привычек, разъяренных противодействием им, страшно волновали душу, и могла ли бы она своею немощию устоять, если б не была невидимая сила, свыше поддерживавшая ее? И при всем этом, не будь у меня такого друга, который и благоразумием своим меня вразумлял, и душу свою за меня всегда полагал, и вместе со мною всякое горе разделял, не уцелел бы я на этом поприще - поприще мученичества добровольного и исповедничества».

Молодые люди начали ходить к инокам Валаамского подворья для исповеди и Святого Причащения. «Один из них, - пишет Чихачев, - отец Серафим сказал им однажды: «Здесь вы не удовлетворите души вашей, а, если угодно, есть в Невском монастыре ученики отца Леонида, старца опытного и получившего образование монашеское от учеников старца Паисия Молдавского, они вам лучше укажут путь и со старцем своим могут познакомить». Последовав этому совету, Дмитрий Александрович и Михаил Васильевич стали ходить в Невскую Лавру и познакомились там с иеромонахом Аароном и монахами Харитоном и Иоанникием.

По рассказу Чихачева, жизнь их в это время протекала следующим образом: от семи до часу дня они проводили в училище, в классах. Возвратившись к себе и скромно отобедав, отправлялись к вечерне в Лавру, где, по окончании богослужения, заходили в кому-нибудь из учеников отца Леонида для беседы. Но из трех знакомых им иеромонахов в монастыре остался скоро один отец Иоанникий, а два других, по назначению начальства, перешли в другие монастыри. С отцом Иоанникием и Лаврским духовником отцом Афанасием молодые люди совещались о всем, что касалось внутреннего монашеского делания, им они исповедывали свои помыслы, не скрывая ничего, учились у них «охранять себя от страстей, от помыслов, от поползновений». Занимались прилежно чтением книг «святых Отцов: Дмитрия Ростовского, Иоанна Златоустого, Добротолюбия, Лествицы и других», почерпая у них образ мыслей, разум духовный и способы ко спасению души.

Скоро представился случай познакомиться и со знаменитым старцем отцом Леонидом, который прибыл в Петербург по своим делам и остановился в Невской Лавре. После первой же беседы с ним Дмитрий Александрович говорил Чихачеву: «Сердце вырвал у меня отец Леонид; теперь решено: прошусь в отставку от службы и последую старцу, ему предамся всею душою и буду искать единственно спасения души в уединении».

Однако по окончании училища Дмитрий Александрович вместо отставки, о которой он просил, был направлен в Динабургскую крепость. Вскоре, однако, начальство убедилось, что состояние здоровья не позволяет ему продолжать службу. Получив в ноябре 1827 г. «вожделенную» отставку, он отправился к отцу Леониду в Александро-Свирский монастырь. По пути он заехал в Петербург, где в это время находился Чихачев. «Вот я уже еду, - сказал он ему, - а как думаешь ты устроить свою дальнейшую жизнь? Не раздумал ли ты еще последовать за мною?» Чихачев, которому всегда казалось, что он, хотя и желал всем сердцем во всем подражать непорочной жизни своего товарища, но «далеко, далеко отставал от него и по слабости и по лености, и по вкоренившимся с детства порокам, от которых при всех усилиях не мог отстать», чистосердечно отвечал, что, не полагаясь на свои силы, он последует за своим другом только в том случае, если этот последний обещает никогда не оставлять его без своей помощи. «Подавай же в отставку, - воскликнул, услышавши это, товарищ, - а о неоставлении с моей стороны само собою разумеется».

Однако Михаил Васильевич тоже вместо отставки был командирован в Бобруйскую крепость. Здесь он вторично подал прошение об отставке, и на этот раз оно было удовлетворено. 11 ноября 1829 г. он прибыл в Площанскую пустынь Орловской епархии, куда к этому времени переместился отец Леонид со своими учениками.

Дмитрий Александрович с радостью встретил своего друга. К этому времени он уже преуспел в подвигах духовных и мог быть для своего товарища добрым наставником в первых шагах его иноческой жизни. Особенно утвердился он в правильности выбранного ими пути после происшедшего с ним здесь случая, описанного Чихачевым: «В одно утро, разбудив товарища своего Чихачева, послал его в церковь к утрени; сам же остался в келье, ибо по болезни не мог в то время даже в церковь ходить. Возвратившись от утрени, Чихачев застал его бодрым, веселым, и не следа болезни в нем не было заметно. «Что с тобой необычное сделалось?» - спросил Чихачев. «Милость Божия великая», - сказал он и поведал бывшее ему видение, не во сне, а в тонкой дремоте: виделся ему светлый крест во весь его рост и надпись на кресте таинственная и ему непонятная. Над крестом виделись ветви и длани Христа Спасителя, при кресте благоговейно стояли он и товарищ его Чихачев. И был от креста Голос к нему: «Знаешь ли, что значат слова, написанные на кресте?» - «Нет, {стр. 519} Господи, не знаю», - отвечал он. «Они значат искреннее отречение от мира и всего земного, - продолжал невидимый Голос, - а знаешь ли, почему ветви и длани Христа Спасителя наклонены на сторону ту, где стоит твой товарищ?» - «И этого не знаю, Господи!» - отвечал он. Тогда Голос ясно и значительно произнес: «Это значит, что он должен участвовать в твоих страданиях»».

На этом видение прекратилось, оставив в душе видевшего его глубокий мир, благодатное утешение и обильное умиление духовное, невыразимое словами. По замечанию Чихачева, с тех пор товарищ его получил особую духовную силу разума, удобно постигал и разрешал трудные вопросы и недоумения духовные и являл в себе многие свойства благодатные, нередко приводившие Чихачева к благоговейному удивлению.

Недавно прибывший в Площанскую пустынь Михаил Васильевич не сразу заметил, что товарищ его не вполне удовлетворен руководством отца Леонида; о себе же он писал: «Нередко случалось, придешь к отцу Леониду и передашь ему все свои беды, а он какими-нибудь простыми словами и благословениями до того облегчит сердечную скорбь и обновит унылый дух, что пойдешь от него совсем обновленный, как бы переродившийся новый человек, и примешься опять с усердием и удовольствием за внутренний подвиг очищения сердца от страстей». Дмитрий же Александрович страдал от многолюдства около отца Леонида, от празднословия в его приемной, от неумения старца разрешать его недоумения. Он просил старца благословить его жить отдельно, а тот, не сразу, но все же разрешил ему и Чихачеву жить отдельно, избегая многолюдных собраний.

Всего несколько месяцев прожили молодые подвижники в благодатном уединении в Площанской пустыни. В апреле 1829 г. отец Леонид вынужден был покинуть ее. Вслед за ним и Брянчанинову с Чихачевым было предписано оставить пустынь. Пришлось друзьям самим искать себе приют. Они побывали в Белобережной пустыни, но не смогли там остаться. Тогда они прибыли в Оптину Пустынь, куда перешел отец Леонид. Но и здесь настоятель ее, отец Моисей, колебался принять молодых дворян, предполагая, что им невмоготу будет соблюдать монастырские правила. Старшая братия, однако, уговорила его, и он разрешил им остаться.

Вскоре, рассказывает Чихачев, для них настали тяжкие и многотрудные дни: противники старчества относились неблагосклонно к ним, как ученикам отца Леонида, к тому же грубая мо{стр. 520}настырская пища, приправленная плохим постным маслом, весьма вредила и без того плохому здоровью Дмитрия Александровича. Видя, что другой пищи взять негде, друзья придумали у себя в келье варить похлебку без масла и, с большими затруднениями выпрашивая круп, картофелю и кастрюльку и употребляя вместо ножа топор, сами готовили себе более легкую и сносную пищу. Однако условия жизни привели к тому, что оба они тяжело заболели. Спасло их то, что некоторые изменения обстоятельств в семье Дмитрия Александровича сделали возможным его возвращение под родительский кров в село Покровское, куда пригласили и больного Чихачева. По дороге в Покровское они приложились к мощам в Троице-Сергиевой Лавре и к мощам Димитрия Ростовского в Яковлевском монастыре. В Покровском, на первых порах, их встретили очень радушно: родители Дмитрия Александровича надеялись, что после перенесенных испытаний он откажется от своего намерения стать монахом. Чихачев вспоминал, что «его лечили, окружили всеми удобствами, при которых молодой человек быстро стал поправляться и сохранил навсегда к Александру Семеновичу и всей семье его живейшее чувство признательности».

Недолго, однако, могла продолжаться эта безмятежная жизнь. Мир снова начал настойчиво предъявлять свои требования, и молодые люди опять начали помышлять о том, как бы им поместиться на жительство в монастырь. В феврале 1830 г. в начале Великого поста они отправились в Кирилло-Новоезерский монастырь Новгородской губернии, в 30 километрах от города Белозерска. Здесь из-за сырого климата Дмитрий Александрович снова заболел, и в июне 1830 г. родители прислали за ним экипаж и его перевезли в Вологду.

Михаил Васильевич оставался еще некоторое время в монастыре и познакомился с прибывшим туда двадцатилетним юношей из купеческого звания, Петром Дмитриевичем Мясниковым, будущим Угрешским архимандритом отцом Пименом. В позднейших своих «Воспоминаниях» архимандрит Пимен писал: «Из младшей братии я застал в монастыре [Новоезерском] между прочими: Комаровского Александра Федоровича, Чихачева Михаила Васильевича и Яковлева Павла Петровича… Чихачев Михаил Васильевич, из весьма древнего и известного дворянского рода, был лет 22-х, роста весьма высокого, видный и красивый юноша, говорил очень скоро и пел октавою. Волосы имел черные и в мо{стр. 521}лодых летах уже чрезвычайно скудные. Он был весьма добр, обходителен, простосердечен и ко всему временному и мирскому совершенно беспристрастен и равнодушен. Послушание он имел клиросное пение, а когда ему приходилось читать сутки, то, так как он был весьма близорук и читать на обыкновенном налое не мог, по благорасположению к нему настоятеля, для него был сделан превысокий налой, соответственный его высокому росту. За свой добрый характер он был всеми весьма любим. Единственный его недостаток, впрочем, не от него зависящий и происходящий от природных способностей, это слабость характера и неимение собственного мнения и своего суждения…» Это свойство характера Михаила Васильевича понуждало Дмитрия Александровича постоянно беспокоиться о своем товарище: «Батюшка мой! - писал он П. П. Яковлеву 27 апреля 1830 г. - Поставь своею милостию - уведомь, если случиться что особенное с Михаилом Васильевичем, его отъезд и проч.».

Через некоторое время Михаил Васильевич также оставил Новоезерский монастырь и пешком отправился в родные места в Псковскую губернию.

Между тем произошли известные события: оправившись от недуга, Дмитрии Александрович Брянчанинов, по благословению Преосвященного Стефана, епископа Вологодского, поместился сначала в Семигородной пустыне Вологодской губернии, затем в Глушицком Дионисиевом монастыре, и, наконец, 28 июня 1831 г. Преосвященный Стефан самолично постриг его в мантию с именем Игнатия; 5 июля он был рукоположен в иеродиакона, 20 июля - в иеромонаха, а 6 января 1832 г. был назначен строителем Лопотова Пельшемского монастыря.

Михаил Васильевич, отправившись на родину, прибыл в Свято-Благовещенскую Никандрову пустынь, где и остался погостить. «Чин богослужения и напевы (киевские), неслыханные до сих пор Чихачевым, одаренным от природы великими музыкальными способностями и чудным голосом-басом, произвели на него необычайное впечатление, и он с рвением стал учиться таким напевам, ходя на клирос петь вместе с другими монахами Никандровой пустыни. [Впоследствии Чихачев вводил такие напевы в те обители, в которых находился; особенно много сделано им в Троице-Сергиевой пустыни.] Родители прислали за ним престарелую тетку, и она уговорила его ехать домой. Родители уговаривали его поступить на светскую службу. Тяжела была его внутренняя борьба, так как «сталкивалась сама любовь {стр. 522} с любовию же…». «Ради Христа надел и ношу это платье, зачем же для угождения миру и родным сниму его?» Так, не зная, на что решиться, провел он около года, то живя у родителей, то в Никандровой пустыни, настоятелю которой очень хотелось постричь его и сделать иеродиаконом».

Следует отметить, что родители Михаила Васильевича также не были в восторге от решения их сына уйти в монастырь, также отговаривали его, ссорились с ним, но все-таки не проявили такой непреклонности, как родители Дмитрия Александровича. Об этом можно судить по тому, что они выделили ему его часть наследства и позволили распорядиться ею по его усмотрению. Дмитрий Александрович от своих родителей не получил ничего.

Итак, примирившись с родителями, уладив семейные обстоятельства, навестив любимую сестру Ольгу Васильевну, прибыл Михаил Васильевич к своему другу в Лопотов монастырь. Отец Игнатий ждал его: начав обустраивать монастырь, доставшийся ему в полуразрушенном состоянии, «где не было где голову приклонить», он отстроил для настоятельских покоев небольшой домик, в котором предусмотрел помещение и для Чихачева. «Увидавшись с товарищем в его монастыре, - пишет Чихачев, - хоть и обрадовался, но не так, как предполагал, чему сперва удивился, но впоследствии очень сделалось понятно, что прежде мы только друг друга знали, а теперь у него попечение о целом общежитии было, следовательно, силы сердечной любви распространялись не на одного меня, а на всех чад его».

В Лопотове Михаил Васильевич был облечен другом своим в рясофор, «радуясь и благодаря всей душой Господа за то, что Он сподобил его хотя и малого, но ангельского образа». Он сделался деятельным помощником Строителя по благоустройству и обновлению монастыря, и главное, составил там отличный хор.

В «Записках» Михаила Васильевича имеется рассказ, свидетельствующий о том, как нелегко было строителю Игнатию водворить нравственный порядок в Лопотовом монастыре: в обитель часто приходил тамошний поселянин Карп, любивший советоваться с настоятелем Игнатием о своей духовной жизни. Однажды этому простому человеку было такое видение: видел он, что братия, бывшая в Лопотовом монастыре до прибытия сюда Игнатия, купается в реке и с воплями жалуется стоящему тут же на берегу преподобному Григорию, основателю обители, на нового настоятеля Игнатия, который их притесняет: не велит {стр. 523} ходить в церковь с заплетенной косой, запрещает на клиросе нюхать табак, не велит носить красных кушаков, не позволяет ходить в деревню, как бывало прежде, и т. п. Преподобный Григорий, слыша эти жалобы, обращается к Карпу и говорит: «Могу ли их послушать? Настоятель делает, как надо и, если пребудет в заповедях Божиих до конца, причтен будет с нами».

Этот же Карп имел другое видение: ему было открыто, что отцу Игнатию дается церковь Святой Троицы близ Петербурга, где братия, как бы возбужденная от сна, удивляется прибытию его сюда; он ясно видел даже какой в церкви иконостас. Тогда отец Игнатий ничего еще не помышлял о Сергиевой пустыни, а думал, что ему удастся переселиться куда-нибудь в Псковскую губернию, почему и спросили Карпа, рассказавшего о своем видении, как он думает, будет ли верст четыреста от Петербурга до той церкви, в которой он видел Игнатия. Но он отвечал, что эта церковь гораздо ближе. Все остались в недоумении, и только тогда, когда прибыли в Сергиеву пустынь и в церкви увидели иконостас, как описывал Карп, вспомнили его видение, которое, таким образом, вполне оправдалось.

Схимонах Михаил (Михаил Васильевич Чихачев )

Через некоторое время семейные обстоятельства, а именно свадьба сестры, вызвали Чихачева снова на родину, на этот раз {стр. 524} не надолго. По дороге он заехал в Новгородский Юрьев монастырь, где представился знаменитому архимандриту Фотию и познакомился с его духовной дочерью графиней Анной Алексеевной Орловой-Чесменской.

Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская (1785–1848) «представляет разительный пример благочестия и добродетели». Дочь героя Чесмы, графа А. Г. Орлова, в семилетнем возрасте пожалованная во фрейлины, в 23 года оставшаяся сиротой и унаследовавшая от родителей огромное имение, стоившее до 40 миллионов рублей ассигнациями и приносившее ежегодно до миллиона рублей, она отказалась «от светских благ, от мирских наслаждений» и посвятила себя уединенной жизни. Найдя себе духовного руководителя в лице настоятеля Юрьевского монастыря отца Фотия, она поселилась поблизости этой обители и непрерывно ей благотворила. Благодаря ее пожертвованиям и дарам, архимандрит Фотий обновил с необыкновенным великолепием старинный храм святого Георгия и другие церкви монастыря, а также имел возможность построить ряд новых строений. Более 25 лет прожила Анна Алексеевна при Юрьевском монастыре, но постоянно благотворила и другим обителям, «посвятив Богу и свое богатство, и свою душу и тело, но выполняя и свои обязанности, связанные с высоким положением». Благотворить она предпочитала тайно. Также тайно приняла постриг с именем Агния.

Графиня Анна Алексеевна уже давно хотела познакомиться с молодыми подвижниками. «Она очень обласкала Чихачева, пожертвовала несколько книг для Лопотова монастыря и 800 рублей денег и отправила его на свой счет в Вологду». С тех пор друзья пользовались особым расположением графини до самой ее кончины. Старанием отца Игнатия, на пособие графини в Лопотовом монастыре были построены два деревянных братских корпуса, обновлена церковь. Пополнена ризница, куплена пара лошадей. «Спорки были деньги графини», - заключает Чихачев.

Вредный климат, однако, вновь начал оказывать свое воздействие на организм отца Игнатия. Чихачев пишет: в Лопотовом монастыре Игнатий постоянно и сильно хворал. Болотистая местность, неимоверное количество насекомых. Обилие монастырских нужд, отсутствие средств для их удовлетворения, невольное, по требованию жизни, перенесение центра тяжести с духовного подвига на суетное житейское, хотя и для Божьего дела, - тяготили душу Игнатия. «Тело его тоже крайне изнемогало». Чихачев томился всей душой, видя друга и духовного на{стр. 525}ставника своего лежащим на одре болезни. Наконец, он решился предложить ему переместиться в один из монастырей Псковской епархии и отправился хлопотать об этом.

К моменту его прибытия в Петербург деньги, которые он смог взять на дорогу, были все израсходованы. Не имея, где остановиться, это было, по его словам, перст Божий, ведущий его и показывающий, куда ему надлежало идти, - к графине Орловой. Узнав о его критическом положении, графиня не только поместила его в своем доме и снабдила всем необходимым, но и взялась хлопотать об его деле. Она обратилась, прежде всего, к Псковскому архиерею, но тот отказал. Не нашел места в своей епархии и Митрополит Санкт-Петербургский Серафим. Чихачев хотел уже возвращаться, но графиня посоветовала ему обратиться к Московскому Митрополиту Филарету, который находился как раз в Петербурге. Высокопреосвященный Митрополит принял Чихачева ласково, расспросил обо всем, сказал, что уже слышал о деятельности игумена Игнатия и сам предложил перевести его в Николаевский Угрешский монастырь. И на другой день послал в Вологду к епископу Стефану указ о перемещении игумена Игнатия, который должен немедленно явиться к новому месту службы.

Однако, хотя назначение это состоялось, игумен Игнатий не попал в Угрешский монастырь, а был вызван, по Высочайшему повелению, в Петербург, возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем в Троице-Сергиеву пустынь под Петербургом. 5 января 1834 г. оба друга прибыли в обитель, где один из них проведет почти 24 года, а другой останется до конца своих дней.

Предстояла огромная работа по возрождению Пустыни. По свидетельству Чихачева, в Сергиевой пустыни настоятельский корпус топлен никогда не бывал, и потому настоятелю приготовлено было помещение в инвалидном доме графа Зубова, в двух комнатах, куда на зиму и поместился сам он и приехавшие с ним пять человек братии, в том числе Михаил Чихачев и послушник, впоследствии преемник, Иван Васильевич, в монашестве Игнатий (Малышев). Первым предметом попечения настоятеля была Сергиевская церковь, требовавшая непременного возобновления, кроме стен, затем корпус настоятельский. А для соединения их нужно было вновь устроить трапезу. В этих работах настоятелю и его другу очень помогала их специальность инженеров. Также, говорит Чихачев, «помогало деятельности настоятеля его умение выбирать людей и его знание сердца че{стр. 526}ловеческого, которым он умел привязывать людей к делу, им доверяемому. Он искал развить в человеке преданность поручаемому ему делу и поощрял ее одобрениями и даже наградами и повышениями. Окружая себя людьми со способностями и силами, он быстро достигал своих целей и приводил намерения свои в точное исполнение».

Михаил Васильевич был первым из таких людей. Он пожертвовал в обитель все свое наследственное состояние 40000 рублей, которые позволили архимандриту Игнатию осуществить задуманные им работы по введению рационального сельского хозяйства для обеспечения нужд монастыря. В необходимых случаях, которые на первых порах в Сергиевой пустыни возникали нередко, он мог, по словам Архимандрита, «и посбирать», чему весьма способствовали его связи, а также добрые качества, привлекавшие к нему людей. Так, он по-прежнему пользовался благоволением графини А. А. Орловой-Чесменской, которая много помогала Пустыни. Ее жертвы на пользу обители учету не поддаются: она любила благотворить тайно. «Передавалось все, - говорит Чихачев, - чрез мои руки без счета, а я не почитал нужным считать, но предоставлял все настоятелю и Богу, воздающему всем и каждому из нас обильно благами».

При всем том Михаил Васильевич был очень талантлив. Он обладал редким по красоте голосом - басом-октавою, и его церковно-музыкальным познаниям обязана Пустынь своим величественно-художественным исполнением духовных песнопений. О том, как современники восхищались красотой и звучностью его голоса рассказывает, в частности, Н. С. Лесков в своей полуфантастической повести «Инженеры-бессребреники»:

«Чихачев не достиг таких высоких иерархических степеней и к ним не стремился. Ему во всю жизнь нравилось тихое, незаметное положение, и он продолжал тушеваться как при друге своем Брянчанинове, так и после. Превосходный музыкант, певец и чтец, он занимался хором и чтецами и был известен только в этой области. Вел он себя как настоящий инок, никогда, впрочем, не утрачивая отпечатка хорошего общества и хорошего тона, даже под схимою. Схиму носил с редким достоинством, устраняя от себя всякое покушение разглашать что-либо о каких бы то ни было его особливых дарах…

Музыкальные и вокальные способности и познания Чихачева до некоторой степени характеризуются следующим за достоверное сообщаемым случаем: одна из его родственниц, Мария {стр. 527} Павловна Фермор, была замужем за петербургским генерал-губернатором Кавелиным. Чихачев нередко навещал ее. Однажды, когда он сидел у Кавелиной, к ней приехал с прощальным визитом известный Рубини. Кавелина, знакомя встретившихся гостей, сказала Рубини, что Чихачев - ее дядя и что он, хотя и монах, но прекрасно знает музыку и обладает превосходным голосом… Я думаю (воскликнул Рубини), вы не запретите мне спеть при вашем дяде.

Я буду в восторге.

А вы ничего против этого не имеете? - обратился, живо вставая с места, Рубини к самому Чихачеву.

Я очень рад слышать знаменитого Рубини.

В таком случае Рубини поет с двойною целью, чтобы доставить удовольствие хозяйке дома и своему собрату, а в то же время, чтобы сделать неудовольствие грубым людям, не понимающим, что музыка есть высокое искусство.

Мария Павловна Кавелина открыла рояль и села аккомпанировать, а Рубини стал и пропел для Чихачева несколько лучших своих арий.

Чихачев слушал с глубочайшим вниманием, и, когда пение было окончено, он сказал:

Громкая слава ваша нимало не преувеличивает достоинств вашего голоса и уменья, Вы поете превосходно.

Так скромно и достойно выраженная похвала Чихачева чрезвычайно понравилась Рубини…

Я рад, что мое пение вам нравится, но я хотел бы иметь понятие о вашем пении.

Чихачев сейчас же молча встал, сам сел за фортепиано и, сам себе аккомпанируя, пропел что-то из какого-то духовного концерта.

Рубини пришел в восхищение и сказал, что он в жизнь свою не встречал такой удивительной октавы и жалеет, что лучшие композиторы не знают о существовании этого голоса.

К чему же бы это послужило? - произнес Чихачев.

Чихачев молчал и, сидя боком к клавиатуре, тихо перебирал клавиши.

Рубини встал и начал прощаться с Кавелиной и с ее гостем. Подав руку Чихачеву, он еще раз сильно сжал его руку, посмотрел ему в глаза и воскликнул с восторгом:

Он не пропадает: я им пою Богу моему дондеже есмь, - проговорил Чихачев по-русски».

Основательно изучивший столповое пение, Михаил Васильевич не только сам пел на клиросе, но и помог архимандриту Игнатию создать в Сергиевой пустыни великолепный, «лучший» церковный хор того времени, который даже привлекался в особо торжественных случаях к выступлениям вместе с Придворной певческой капеллой.

Но самым главным, что характеризовало душевные качества и архимандрита Игнатия и Михаила Чихачева, было то, что, несмотря на разницу положений, они сохранили все ту же искреннюю дружбу, которая связывала их в юношеские годы. Как и прежде, архимандрит Игнатий поверял откровенно другу свои сокровенные думы, печали, скорби, которых было предостаточно в годы служения его в Сергиевой пустыни, и всегда встречал в нем полное и отрадное себе сочувствие. «Управление Игнатиево, - писал Чихачев, - казалось небывалою новостию. Братия из старых, привыкшие к своим обычаям, принуждены были понуждаться на новый порядок, как делали вновь вступившие; чин церковной службы тоже вводился. Иной напев, иное стояние, поклонение по положению, клиросное пристойное пребывание и прочее, одежда, трапеза и вся жизнь как бы вновь созидалась, потому что и мудрование, то есть образ мыслей и взгляд на вещи был иной от обыкновенного, к тому же и письменная часть и хозяйственная устраивалась вновь. Тогда - это схоже было на одну семью, управляемую одним отцом, который зорко наблюдал и за исполнителями и за исполнением. Вся ответственность лежала на отце, то есть на настоятеле. Неудобность места к жительству монашескому, молодость и представительность многих из нас, неблагоприятство многих из сильных особ, зависть и клевета недоброжелающих и в некоторых случаях притеснения самих начальствующих высоких особ, да и свои собственные немощи, недостатки и малоопытность, все это вместе разве не доставляло забот самой главе - отцу? Но делать было нечего, убежать было нельзя, надо нести и помощи просить свыше, что и на самом деле было. С Божиею помощью все было вынесено - и сносное, и кажущееся по-человечески несносным. Но настоятелю это стоило многих тяжких болезней и скорбей душевных, которые и от меня даже были скрыты. Самые действия его были непонятны многим, чтобы не сказать всем, тем более мне, простаку. В нем вмещалось {стр. 529} много и одно другому не мешало, то есть и глубокое знание писаний святых отцов с монашеским деятельным опытом, и внешний навык и способность обращения со всякого рода людьми, тонкое постижение нравов человеческих со всеми их причудными немощами. Различение благонамеренности от зловредной ухищренной гибкости и все проказничьи крючки умел он проникать, иногда и воспользоваться ими для пользы братии и обители».

Будучи верным сподвижником архимандрита Игнатия во все время его пребывания в Сергиевой пустыни, помощником во всех его начинаниях, Михаил Васильевич так и остался в его тени. По воспоминаниям архимандрита Пимена (Угрешского): «Он священства не желал и не принимал никаких видных должностей. Жизнь вел уединенную и воздержанную… и всегда и везде, где ни был, всеми был любим и уважаем за приветливость и общительность». «Жизнеописание святителя Игнатия» упоминает о нем теперь редко, в основном в связи с представлениями Государю, который его тоже знал по учению в Инженерном училище. Так, летом 1834 г. Государь неожиданно приехал в Сергиеву пустыню. «Дома ли архимандрит? Скажи, что прежний его товарищ хочет его видеть», - сказал он встреченному монаху. Пришел архимандрит. «Вслед за ним, - рассказывает Чихачев, - вхожу и я. Государь, увидев меня, обнял и тем такое впечатление сделал, что я сам обеими руками схватился за шею его, и мы, по крайней мере, раз пять поцеловались при всем народе и при Императрице с Наследником, взошедшими в церковь несколько позднее Государя. Потом, поставив нас рядом с настоятелем, много расспрашивал: «Всегда ль мы вместе? чем я занимаюсь? где третий из наших товарищей, поживший несколько времени в монастыре и снова поступивший на службу?» В ответ, что тот возвратился в мир и поступил вновь в службу, Государь заметил: «Видно, ему монастырский хлеб сух показался, а тебе, - обратился он к Чихачеву, значительно пополневшему, - пошел впрок».

Государь, очевидно, желал поддержать свою моральную связь с управляемою архимандритом Игнатием обителью, потому что в то же посещение пожелал, чтобы архимандрит и Михаил Чихачев, вместе с братией Александро-Невской Лавры и Митрополитом, являлись во дворец для славления Христа. «Что продолжается и до сегодняшнего времени».

Но, продолжает рассказ Чихачев, «видно многим из окружающих Государя лиц не понравилось искреннее обхождение его с монахами, наипаче же не нравилось оно общему врагу рода чело{стр. 530}веческого и всякого добра, который всячески старался навести гнев Государя на Игнатия за что бы то ни было и, к сожалению, успел. Вскоре после того последовали от Консистории три указа, один за другим, такие, которые нельзя было иначе исполнить, как уничтожив существование монастыря. Первый указ был о том, чтобы послать трех иеромонахов на флот, а всех тогда и с должностными было только шесть. Когда же послали, пришел другой указ с выговором настоятелю, зачем посылает престарелого. Но другого моложе и надежнее не имелось в нашей обители. Третий указ был о том, чтобы ни архимандриту, ни из братии никому не ездить в город иначе, как выписав себе прежде позволительный билет из Консистории. А у нас и хлеб, и провизия, и всякая вещь малая и большая покупаются в городе; когда же дожидаться билета консисторского? Но в этом Митрополита совершенно уверили, что на то есть Высочайшая воля. Когда, написав бумагу о невозможности исполнения Указа, настоятель привез ее к Владыке, тот не принял. Нечего было делать, поехали оба мы в Царское Село, тогда Царская фамилия находилась там. Только мы подъехали к крыльцу, встречается Наследник, нынешний Император. Обратись к товарищу, спрашивает о причине его приезда. «Мне надо видеть Государя», - отвечает товарищ. «Хорошо, - сказал Наследник, - я доложу ему о вас, а вы подождите ответа у Кавелина на квартире». Чрез несколько часов Кавелин приходит и узнает от нас обо всем - ему и поручено было от Государя так сделать и ему донести. По возвращении в монастырь архимандрит снова поехал к Митрополиту и сказал, что он уже ездил к Наследнику и говорил с ним об этом. Митрополит говорит: «Вот очень хорошо сделали, может быть, и другим можно будет сделать облегчение»; и опять не хотел принять бумаги. Но секретарь Суслов, услышав это объяснение, понял дело и сказал: «действительно, это с нашей стороны ошибка». Тогда только Митрополит взял дело и разрешил ездить Сергиевским по-старому».

Но все скорби и гонения были ничто в сравнении с тем, чем обносила архимандрита обыденная клевета и людское злоречье. Примером тому может служить рассказанная Чихачевым история с французским посланником при Русском дворе Барантом, в подробностях включенная в «Жизнеописание святителя Игнатия» .

«Было время, - пишет Чихачев, - что и духовное начальство хотело сжить архимандрита и заставить его просить увольнения от должности, чтоб самим управлять по их желанию, но и {стр. 531} того не удалось. Это было во время болезни митрополита Антония, когда всеми епархиальными делами управлял викарный епископ Нафанаил. Архимандрит, видя и понимая все, подал прошение об увольнении, но Синод благоволил дать ему только на год отпуск в избранный им Бабаевский монастырь Костромской епархии».

По свидетельству Чихачева, за время отпуска Настоятеля, Государь, увидев Чихачева, спрашивал о здоровье архимандрита Игнатия и приказал передать ему, что нетерпеливо ожидает его возвращения.

«Прошло время, - пишет далее Чихачев, - и не стало уже ни Митрополита Антония, ни викария его; места их заменили другие. Митрополит Никанор сам был некогда настоятелем Сергиевой пустыни, знал, что было тогда и что сделалось потом. При этом Владыке было полегче, хотя и бывали некоторые недоумения и недоверчивость к настоятелю, но и то прошло. Митрополит Григорий, тоже бывший настоятель Сергиевский, хорошо знал и понимал архимандрита». По свидетельству Чихачева, «архимандрита Игнатия сначала предполагали назначить Епископом в Новгород, куда он уже и готовился. Но вышло иначе. В Новгород посвятили другого, а архимандрита Игнатия через год после этого назначили Епископом Кавказским и Черноморским для приведения епархии в должный порядок».

Л. А. Соколов, профессор Киевской Духовной академии и автор двухтомной монографии о Святителе, пишет: «Тесная дружба с юных лет Брянчанинова и Чихачева естественно вызывает вопрос, почему они расстались, когда Игнатий Брянчанинов был назначен на кафедру Епископа Кавказского и Черноморского, а Михаил Чихачев остался все в том же звании послушника в Троице-Сергиевой пустыни». Михаил Васильевич отвечает: «Многим знакомым нашим кажется странным, отчего мы, столь долго проживя вместе, теперь пребываем в разлуке? Дивны дела Божии и неиспытанны пути Его! Сделалось так, что товарищу дали епархию, в которой монастырей нет, да и благоустроить их по тамошнему местоположению еще невозможно. Будь эта епархия с монастырями, как прочие, тогда не только я, но и многие, может быть, из нашего братства перешли бы к нему, чрез что могло случиться, что монастырь наш не имел бы того вида, но теперь, в особенности при этом настоятеле [ученике святителя Игнатия - Игнатии (Малышеве)], он остается совершенно таким, как был: все старики живут, упокоиваются любо{стр. 532}вию и благонамеренностию настоятеля, с ними вместе и я тоже, почему и уговорили меня принять полное пострижение, предварительно вступив в духовное ведомство, что мне Господь и помог учинить. Теперь, если угодно будет Господу, желание имею по усмотрению начальства посхимиться для того, чтобы конец был сообразен началу и ожидать перехода из временной жизни в вечную, при покаянии и сокрушении сердечном, дабы не быть отвергнутым от Господа на Страшном Суде, где и за каждое праздное слово потребуется дать ответ».

20 декабря 1860 г. Чихачев был пострижен в монашество с наречением его Мисаилом, а 21 мая 1866 г. принял схиму с возвращением ему имени Михаила.

О том, что побудило его принять схиму, он сам написал в записке, озаглавленной: «Изложение причин желания моего пострижения в схиму»: «1) Принимая и веруя со Святою Церковию, что это есть второе крещение, желаю сподобиться отпущения всех грехов моих, имея уже печать смертной болезни на ноге. 2) Самый образ схимы и облечение в него отводит от многих случаев развлечения и молвы. 3) Показать пример имеющим превратное понятие, будто бы облеченный в схиму обязан жить в гробе и никакого не исполнять послушания. 4) Предлагая причины эти на рассмотрение кому следует, полагаюсь на благоусмотрение их, ища не своей воли, а воли Божией чрез них… Приблизилось законное время моего окончательного пострижения. 1866 года 8 апреля мне совершилось от роду 60 лет. По форме гражданского закона, это - узаконенный срок для желающих пострижения в схиму. По представлению настоятеля отца Архимандрита Игнатия (Малышева) и по благословению Митрополита Исидора меня постригли в день отдания праздника Святой Пятидесятницы 21 мая - день прежнего моего Ангела, Муромского святого князя Михаила, которого и имя мне снова возвращено. Слава Тому, Кому подобает всякая честь и поклонение, Единому Премудрому Богу, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь. Почти 38 лет ждал этого дня и, милостию Божиею, дождался. Теперь буду и должен ожидать переселения из здешней жизни, и кто весть, - как оно последует. Оттуда уже не напишешь и не скажешь ничего, потому прошу всех: помяните в своих молитвах бедного странника земного - Михаила схимника, да и, вас помянув, Господь исполнит всякого блаженства здесь, и там, где нет болезни, ни печали, но жизнь бесконечная во веки веков. Аминь».

С отъездом епископа Игнатия в Ставрополь, между ним и Чихачевым установилась довольно частая переписка, к сожалению, до нас не дошедшая. Выдержки из писем святителя Игнатия к Чихачеву были напечатаны в последнем томе его Собрания сочинений и приводятся ниже. Из них известно, что отец Михаил начал болеть, и болезнь его из года в год усиливалась: «Теперь пришло время похворать и тебе. Радуюсь, что ты переносишь болезнь должным образом… Болезнь твоя есть Богом данная епитимия. Милосердый Господь да дарует тебе переносить епитимию с благодарением Богу».

По-видимому, в первое время Чихачев довольно сильно ощущал отсутствие товарища: «Ты живешь при моем ближайшем ученике, - ободрял его епископ Игнатий в письме от 15 января 1860 г., - и в монастыре, который почти основан мною: следовательно, ты не удалялся от меня и не расходился со мною. Не сунулся же по увлечению глупой фантазии куда-нибудь, а пребыл в своем месте и по отношению ко мне проходил послушание корреспондента». Он желал навестить друга в Ставрополе, но болезнь ему не позволила: «Я и сам находил твою поездку сюда излишнею, - отвечал ему епископ Игнатий 27 июня 1860 г. - Мы не мирские люди! Разговору у меня с тобою хватило бы только на пять минут. Гораздо лучше внимать себе, не оставляя места, данного Богом для спасения».

5 августа 1861 г. состоялось увольнение епископа Игнатия на покой, и 14 октября он прибыл в Николо-Бабаевский монастырь. «Никогда в жизни моей я не был так доволен моим положением, как доволен им теперь», - писал он 18 октября 1861 г. А Михаил Чихачев продолжает в своих «Записках»: «Вот и еще протекло пять лет, как эта рукопись написана. В продолжение этого времени Епископ Игнатий оставил по болезненности своей Кавказскую епархию и переселился в Николаевский Бабаевский монастырь Костромской епархии с управлением монастыря, где и ныне находится. На другой год после моего пострижения поехал я посетить болящего Епископа. Пробыл с месяц у него в монастыре, возвратился обратно, ощутив, что мне переселиться в тамошнюю обитель невозможно. Болезнь ноги с 1859 г., не допускающая переносить сквозного ветра, устройство церкви и служба продолжительная, пустынная, мне сделались невыносимы. Перейти туда - значило бы прибавить собою ни к чему не способного инвалида, нуждающегося в содержании, прокормлении и прислуге. Итак, по общему совещанию и согласию, жи{стр. 534}вем каждый на своем месте, довольствуясь взаимным расположением душ и перепискою».

Михаил Васильевич Чихачев почти на шесть лет пережил своего друга. Старожилы запомнили его как замечательного старца, кроткого и положительного аскета и бессребреника. Единственным украшением его бедной кельи была фисгармония, на которой он поверял церковные мелодии, да и от этого утешения он отказался на склоне лет. Достававшиеся ему церковные доходы он не носил в свою келью, а тут же или еще раньше раздавал бедным. А когда нужно было ехать во дворец, надевал чужую рясу.

Он скончался в Сергиевой пустыни и был похоронен у часовни рядом с основателем этой обители, архимандритом Варлаамом Высоцким. На стене часовни, над могилой Михаила Васильевича, было написано: «Добродушный и нестяжательный. Схимник Михаил Чихачев. Скончался 16 января 1873 года, 66 лет от роду».

Историограф Сергиевой пустыни П. П. Яковлев причислял М. В. Чихачева к замечательнейшим личностям, жившим в Пустыни в его время: «схимонах Михаил Васильевич Чихачев, из дворян Псковской губернии, товарищ Преосвященного Игнатия Брянчанинова, пожертвовавший в Обитель все наследственное от родителей имущество, простиравшееся до 50000 рублей, {стр. 535} проживший здесь 39 лет, прежде всех являвшийся к церковной службе и до окончания не уходивший из нея; при отличных музыкальных его познаниях и превосходном октавистом голосе, усердный певец и распорядитель церковного пения, неоскудевший в своем усердии и тогда, когда тяжкая рана на ноге не давала ему покоя; он скончался в 1873 году января 16-го».

Вместе с разорением монастыря в 30-е годы XX столетия были уничтожены и все следы могил. В настоящее время честные останки М. В. Чихачева обретены его почитателем, нынешним настоятелем и восстановителем Сергиевой пустыни, отцом игуменом Николаем (Парамоновым) и помещены в храме Преподобного Сергия Радонежского для поклонения.

| |

«Не отбивайся от Оптиной. Верую в то, что каждый приходящий в Оптину пустынь в крайней своей потребности найдет удовлетворение милостию Божией и за молитвы великих наших отец Льва, Макария, Амвросия… Они весьма многих и многих воспитали духовно для Небесного Отечества. Не престают и теперь духовно воспитывать и призирать, особенно тех, которые приходят в Оптину на поклонение их св останкам».

В 1920-х годах монастырь закрыли, и отец Амвросий служил на приходе в сельском храме Калужской епархии. В страшные годы гонения на Церковь двери его дома были всегда открыты для всех ищущих спасения, страждущих и нуждающихся в духовной помощи и утешении. А приютить и накормить приезжающих помогали батюшке местные жители, которые относились к нему с большой любовью и уважением.

В 1930 году отец Амвросий был арестован, отправлен в семипалатинскую тюрьму, но, вымолив исцеление одной безнадежно больной матери (жены начальника городской тюрьмы), был выпущен из-под стражи на поселение. Три года он регентовал в местном храме и подрабатывал по хозяйству, а в 1933 году смог вернуться на свой приход.

В 1942 году отец Амвросий был назначен священником в Преображенский храм села Спас-Прогнань, близ станции Балабаново, где прослужил 36 лет до самой своей кончины. Весть о старце Амвросии Балабановском разнеслась далеко за пределы Калужской епархии, и верующие со всех концов России стекались к нему за благодатной помощью, советом и утешением.

Преподобный схиархимандрит Гавриил Седмиезерский (Зырянов)

Будущий старец схиархимандрит Гавриил родился 14 марта 1844 года в деревне Фролово Пермской губернии Ирбитского уезда в крестьянской семье.

13 августа 1864 года Гавриил прибыл в Оптину пустынь. Отец Исаакий, бывший в ту пору настоятелем монастыря, принял его в число послушников и, послав в хлебню, велел со всяким смущением, со всяким помыслом ежедневно обращаться к старцу, ибо никакая духовная брань невозможна без послушания и откровения помыслов. Еще одним послушанием было пение на клиросе за ранними литургиями. Так в послушании, собранности, постоянном самоукорении и наблюдении за собою проходила послушническая жизнь брата Гавриила. «Да, мы чувствовали себя там как в среде святых и ходили со страхом, как по земле святой… Я присматривался ко всем и видел: хотя были разные степени, но все они по духу были равны между собой; никто не был ни больше, ни меньше, а были все одно – одна душа и одна воля – в Боге» ,– вспоминал потом он.

Однажды, сильно простудившись на колокольне после пекарни, Гавриил тяжело заболел: хворь не оставляла его целых пять лет. А затем постигла его тяжелая духовная брань. Когда он пришел к преподобному Амвросию, старец заставил его вспомнить один застарелый , после чего сказал, что болезнь его пройдет. Еле живого Гавриила отправили на новое послушание – на рыбные ловли, где здоровье его стало поправляться. В конце лета он вернулся в обитель и поселился в холодной, сырой башне. Тяжелые послушания и еще более тяжелые искушения и скорби закалили дух молодого подвижника, и вот в 1869 году Гавриила облекли в рясофор.

Однако при постриге инока Гавриила неоднократно обходили. Его друг, старший келейник игумена, однажды сказал отцу Гавриилу на его недоумение: «Касатик, я просил игумена постричь тебя в мантию, а он ответил: «Да-а, постриги его, а он уйдет от нас…"".

Поняв, что пострига в Оптиной ему не видать, отец Гавриил решил уйти. Его стали уговаривать остаться, дали новую, хорошую, теплую келлию, перевели на щадящее послушание и т. д.

В 1874 году инок Гавриил поступил в Московский Высокопетровский монастырь, где получил послушание эконома.

В 1882 году иеродиакон Тихон (такое имя получил он при постриге) покинул стольный град, точнее, бежал из него по настоятельному совету старца Амвросия и водворился в Раифской пустыни Казанской епархии, где его рукоположили в иеромонаха и назначили братским духовником. Но оставался он там совсем ненадолго, и уже в ноябре 1883 года перевелся в Седмиезерную Богородицкую пустынь, где произошло созревание и преображение монаха-подвижника в великого старца, наделенного благодатными дарами Святого Духа. На одре тяжкой болезни он провел пять лет. В 1892 году старец принял постриг в схиму, в которой он был наречен именем своего небесного покровителя от купели – Архангела Гавриила.

Там у старца Гавриила появился круг учеников и почитателей. Совершенно особые отношения стали складываться у старца со студентами и преподавателями Казанской Духовной Академии, преимущественно из числа монашествующих, для которых он стал духовным отцом и наставником. Студенты часто ездили в Седмиезерную пустынь на исповедь к благодатному духовнику. Здесь они чувствовали себя как дома у родного отца. С благословения старца они даже произносили проповеди в монастырском храме. Несмотря на доброту и простоту старца в обращении, его подчеркнутую веселость и открытость, он сохранял в своем сердце и прививал своим ученикам чрезвычайно высокие понятия о монашестве: «Смотрите,– шутил он,– чтобы у меня от вас за версту монахом пахло!». И не удивительно, что среди учеников и пострижеников старца оказалось так много исповедников и новомучеников, стойких и непоколебимых воинов Христовых, дерзновенно противоставших сатанинской злобе и насилию богоборцев. Ни один из учеников старца Гавриила не оказался ни в числе обновленцев, ни в числе «павших», то есть духовно отрекшихся от Христа и Его страдающей Церкви. Постоянной посетительницей старца была и Великая княгиня Елисавета Феодоровна.

Среди духовных чад преподобного Гавриила были: священномученик Иувеналий (Масловский), архиепископ Рязанский и Шацкий; , митрополит Одесский; исповедник архиепископ Феодор (Поздеевский); архиепископ Герман (Ряшенцев); архиепископ Иннокентий (Ястребов); архиепископ Гурий (Степанов); архиепископ Стефан (Знамировский); епископ Иосиф (Удалов); епископ Иона (Покровский); епископ Варнава (Беляев); архимандрит Варсонофий; схиархимандрит Симеон (Холмогоров), списатель самой известной биографии старца и исповедник; протоиерей Алексий Воробьев; игумен Ефросин; монахиня Мария (Анисимова) и многие другие.

Но чем дальше простирались труды старца в Седмиезерной обители, тем более множились доносы недовольных из числа братии. Тогда один из близких духовных сыновей старца Гавриила, будущий священномученик Иувеналий (Масловский), в то время игумен Псковской Спасо-Елеазаровой пустыни, смог выхлопотать перевод старца к себе.

Это было время расцвета старческой деятельности преподобного Гавриила. Множество любящих духовных чад окружало его.

27 августа 1915 года он вернулся в Казань. Месяц длилось здесь его последнее предсмертное пребывание и прощание с духовными учениками.

Наступили последние дни земной жизни старца Гавриила, которые сопровождались тяжелой болезнью. Его предсмертными словами были: «Спастися подобает многими скорбями».

В 23 часа 10 минут 24 сентября 1915 года, причастившись Святых Христовых Таин, под последние слова «отходной» душа старца покинула многотрудное тело подвижника.

25 декабря 1996 года архиепископом Казанским и Татарстанским Анастасием было получено благословение от Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II совершить прославление в лике местночтимых святых Казанской епархии преподобного схиархимандрита Гавриила (Зырянова).

Преподобноисповедник архимандрит Георгий (Лавров)

Герасим Дмитриевич Лавров родился 28 февраля 1868 года в городе Ельце Орловской губернии в благочестивой состоятельной торговой семье. Когда в 12 лет (1880) он с родителями приехал на богомолье в Оптину пустынь и подошел под благословение к преподобному Амвросию, тот обнял его за голову, благословил и сказал, что ему следует остаться здесь. Так в 12 лет Герасим стал послушником монастыря.

В Оптиной Герасим принял монашеский постриг с именем Георгий и был рукоположен в иеродиакона. Будучи игуменом, отец Георгий был назначен настоятелем Мещевского Георгиевского монастыря Калужской епархии.

В 1918 году он был арестован и обвинен в хранении оружия. Монастырь был закрыт, монастырские святыни поруганы безбожниками. Настоятеля при этом лживо обвинили в хранении пулеметов и учинили показательное судилище, где выступали разные лжесвидетели, среди которых даже нашелся еврей по имени Иуда. Несмотря на нелепость обвинения, отец Георгий был приговорен к расстрелу и заключен в камеру смертников, из которой каждую ночь забирали на казнь по пять-шесть человек. Однажды днем к нему подошел тюремный сторож и сказал, что в списке на расстрел в ближайшую ночь значится и отец Георгий. Ночью его и еще шестерых приговоренных посадили на поезд и отвезли на полустанок, где их должны были встретить для исполнения приговора. Но назначенных красноармейцев-палачей там почему-то не оказалось, и поезд проследовал в Москву, где заключенных сдали в Таганскую тюрьму. За переездом «дело» отца Георгия затерялось, и после нового рассмотрения его приговорили к 5 годам заключения.

В тюрьме отец Георгий был поставлен на должность санитара, благодаря чему имел доступ к самым разным людям, в том числе и в камеры смертников. Как милосердный самарянин обмывал он гнойные язвы заключенным, стараясь всех утешить и ободрить, исповедуя и причащая желающих. Там же, в тюрьме, он получил благословение на старчество от митрополита Кирилла (Смирнова), был взят из тюрьмы на поруки владыкой Феодором (Поздеевским), с которым до того вместе находился там в заключении, и принят им в число насельников Данилова монастыря.

После освобождения в 1922 году игумен Георгий был возведен в сан архимандрита в Даниловом монастыре.

Его простота, вмещавшая в себя и мудрость, и крепкую волю, а главное, удивительную мягкость, терпимость, широту воззрений и безграничную любовь, привлекала к нему многих духовных чад, особенно среди людей высокообразованных и подростков. Во время возникших разногласий из-за политики митрополита Сергия отец Георгий убеждал братию не вносить новых разделений в Церковь, и без того бедствующую, и остался на стороне Заместителя Патриаршего Местоблюстителя.

В 1928 году архимандрит Георгий был вновь арестован за то, что «играл роль «старца» в черносотенном монастыре, вел антисоветскую пропаганду среди обслуживаемого контингента» и приговорен к 3 годам ссылки в Казахстан (Уральская область, поселок Кара-Тюбе).

В ссылке у отца Георгия открылся рак гортани, каждый прием пищи с этого времени стал для него невыносимо мучительным. Несмотря на это, власти затягивали его освобождение, долго не присылая необходимых бумаг и после истечения срока заключения. Вместо освобождения в мае 1931 года отец Георгий был вынужден остаться в степной ссылке еще на одну тяжелую зиму вплоть до следующей весны. Спустя год он наконец был освобожден без права проживания в Москве и еще 12 городах с прикреплением к определенному месту в течение 3 лет.

В 1932 году 4 июля архимандрит Георгий умер в Нижнем Новгороде вскоре после освобождения из ссылки. Он был отпет своим духовным сыном архимандритом Сергием (впоследствии митрополитом Виленским) в сослужении с многочисленным духовенством и похоронен на городском Бугровском кладбище.

Преподобноисповедник архимандрит Георгий (Лавров) был причислен к Собору новомучеников и исповедников Российских 20 августа 2000 года Архиерейским Собором Русской Православной Церкви. Его святые мощи были обретены и ныне пребывают в Московском Свято-Даниловом монастыре.

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Дмитрий Александрович Брянчанинов родился 5 февраля 1807 года в селе Покровском Грязновецкого уезда Вологодской губернии в дворянской семье. Уже в детские годы обнаружилась его исключительная религиозность. Дмитрий получил прекрасное домашнее воспитание и образование.

В 1822 году, когда юноше исполнилось 15 лет, он по настоянию отца поступил в Петербургское главное инженерное училище, хотя уже в то время запросы души его были совсем другие. Сын высказал отцу свое желание «поступить в монахи», но это его пожелание было воспринято как шутка.

В училище Дмитрий проявил незаурядные способности. 13 декабря 1824 года ему было присвоено звание инженера-прапорщика.

В 1826 году он окончил училище первым учеником. Происхождение, воспитание, блестящие способности и родственные связи молодого инженера открывали пред ним блестящую светскую карьеру. Но никакие блага мира не могли удовлетворить его души. Стремление к монашеству не ослабело в нем и с годами. Единомышленником Дмитрия Александровича был его друг Михаил Чихачев, с которым объединяло их родство душ. В 1827 году Дмитрий уехал к своему духовнику отцу Леониду (будущему преподобному Оптинскому старцу) в Александро-Свирский монастырь, где был принят послушником. Началась новая страница в жизни будущего епископа. В течение нескольких лет ему пришлось странствовать из одного монастыря в другой вслед за своим старцем отцом Леонидом.

В мае 1829 года послушник Дмитрий Брянчанинов и его друг Михаил Чихачев поселились в Оптиной пустыни, где начали жить уединенно в отведенной им келлии. Однако суровые условия жизни в скиту и тяжелая пища вскоре очень сильно расстроили их здоровье. Некоторое время они пытались питаться самостоятельно, но и это доставляло немало трудностей. Дмитрий Александрович почти непрестанно болел, а его товарищ, вначале ухаживающий за Брянчаниновым, со временем захворал тяжелой лихорадкой и уже не вставал с постели. Получив письмо от родных, послушники уехали лечиться в имение Брянчаниновых и в Оптину уже не вернулись.

Преподобный Варсонофий Оптинский рассказывал о пребывании будущего святителя в стенах Оптинского скита: «У нас в Оптиной некоторое время жил инок Игнатий (Брянчанинов), впоследствии епископ. Батюшка Лев говорил, что из него может выйти Арсений Великий . Но Арсения не вышло, не выдержал искуса. Отец Лев, желая приготовить из него подвижника, испытывал его смирение. Бывало, пойдет куда-нибудь, возьмет и молодого Брянчанинова с собой и велит ему ехать за кучера. Остановится где – оставит его в конюшне с лошадьми, как будто забудет про него. Потом скажет: «А у меня там дворянчик с лошадьми остался, нужно ему чайку предложить». Подобным испытаниям батюшка частенько подвергал его, и он не выдержал. Однажды Брянчанинов заболел и временно, как бы на поправку, перешел в Любенский монастырь, но оттуда не вернулся. Потом стал он епископом, но Арсением Великим не сделался».

28 июня 1831 года в Вологодском Воскресенском соборе Дмитрий был пострижен в монашество с именем Игнатий; 5 июля рукоположен во иеродиакона, а 20 июля – во иеромонаха. 6 января 1832 года иеромонах Игнатий был назначен настоятелем Пельшемского Лопотова монастыря Вологодской епархии. 28 мая 1833 года он был возведен в сан игумена. Вскоре он заболел изнурительной лихорадкой. Для восстановления здоровья требовалась перемена климата.

6 ноября 1833 года он был назначен настоятелем Николо-Угрешского монастыря под Москвой (по ходатайству митрополита Московского Филарета). Но это назначение осталось только на бумаге. В то время отец Игнатий уже приобрел известность как способный настоятель. Хорошо знавший его и прежде император вызвал отца Игнатия в Петербург.

25 декабря 1833 года игумен Игнатий был назначен настоятелем Троице-Сергиевой пустыни близ Петербурга, а 1 января 1834 года возведен в сан архимандрита. В должности настоятеля Троице-Сергиевой пустыни он трудился в течение 24 лет.

22 июня 1838 года архимандрит Игнатий был назначен благочинным монастырей Санкт-Петербургской епархии. На этом поприще ему пришлось, в частности, потратить много энергии для наведения порядков среди братии Валаамской обители.

Между тем отец Игнатий тосковал по уединению, по аскетическим подвигам. Постоянно отвлекаемый от своего идеала – безмолвия монашеского жития – множеством служебных обязанностей и приемом многочисленных посетителей, он вел самый суровый образ жизни. Среди многих и тяжких испытаний и переживаний приходили к нему и новые утешения: все более ширился круг лиц, настроение которых гармонично сочеталось с высокой духовностью архимандрита Игнатия. Они видели в нем истинного духовного отца, а он радовался сердцем и усматривал в этом общении с духовными детьми исполнение своего жизненного призвания.

В 1847 году архимандрит Игнатий (Брянчанинов) по причине крайне болезненного состояния подал прошение об увольнении на покой. В 1856 году он предпринял путешествие в скит Оптиной пустыни с целью поселиться там для любезного сердцу безмолвия. Он условился с отцом настоятелем о предоставлении ему келлии в скиту и о переделке ее, дал 200 рублей задатка и, возвратившись в свою Сергиеву пустынь, письмом просил Калужского епископа Григория о содействии ему и инокам оптинским в деле о перемещении его к ним в обитель.

На это письмо архимандрит Игнатий получил ответ Преосвященного, который сообщал ему, что настоятель Оптиной пустыни сразу по отъезде архимандрита обратился к нему от лица всего братства с просьбой явить им архипастырскую милость и оградить обитель их от переселения в оную архимандрита Игнатия (Брянчанинова) . По всей вероятности, случилось это из-за опасения оптинского братства, что многочисленные ученики архимандрита Игнатия, которые не замедлят явиться в скит вслед за своим духовным наставником, нарушат тишину и безмолвие скита.

Но, несмотря на это обстоятельство, духовно-дружественные отношения епископа Игнатия с иеросхимонахом Макарием не прекращались до самой кончины старца. Святитель Игнатий вел переписку с преподобными Львом и Макарием.

И хотя святитель Игнатий положительно отзывался об Оптинской обители и особенно о ее старцах, но считал, что в Оптиной пустыни придают особое значение лишь телесным подвигам, не ведая о внутреннем делании.

27 октября 1857 года архимандрит Игнатий был хиротонисан во епископа Кавказского и Черноморского. 4 января 1858 года он прибыл на место своего нового назначения в город Ставрополь и в канун Богоявления совершил здесь первое свое служение.

Епархия, во главе которой был поставлен епископ Игнатий, потребовала от него крайнего напряжения сил. Учреждена она была сравнительно недавно (епископ Игнатий был третьим архиереем на этой кафедре). Но здоровье его все ухудшалось. В июле 1861 года он почувствовал полное изнеможение и невозможность продолжать управление епархией и подал прошение об увольнении на покой с определением ему места жительства в Николо-Бабаевском монастыре. Прошение это было удовлетворено 5 августа 1861 года, а в октябре того же года он приехал в избранную им пустынную обитель, которую получил в управление. Этой обители суждено было стать его последним земным пристанищем.

В 1867 году владыка с большим трудом совершал последнюю литургию на Святую Пасху. Уклоняясь от общения с людьми, он жил еще телом на земле, но душой уже был в другом мире.

Погребение владыки Игнатия было совершено по пасхальному чину 5 мая 1867 года в Николо-Бабаевском монастыре епископом Кинешемским Ионафаном, викарием Костромской епархии.

Епископ Игнатий был светлой личностью, отличительной чертой которой являлась внутренняя сосредоточенность и самособранность. В нем постоянно ощущалось преобладание жизни внутренней над внешней. Он был аскет-подвижник, искатель и ревнитель душевного спасения для себя и ближних. В душе этого Божьего избранника никогда не гас яркий благодатный светильник веры во Христа. Его вера, к какой он призывал всех своих духовных детей, была та, которая может родиться только в детски чистом сердце, которая все принимает с любовью.

Святитель Игнатий был наделен светлым и глубоким умом, но этот могучий светлый ум был соединен не с гордым превозношением и дерзким самомнением, а с истинно монашеским смирением. Он считал и называл себя «непотребным грешником» и постоянно плакал о грехах своих. Он не стремился к благам земным, но неизменно желал только одного блага – душевного спасения. «Ничто тленное, преходящее не может удовлетворить человека,– говорил он.– Если оно кажется удовлетворяющим, не верьте ему: оно только льстит. Не долго будет льстить, обманет, ускользнет, исчезнет, оставит человека во всех ужасах нищеты и бедствия. Божие – положительно, вечно». К этому вечному, к познанию истины он стремился всю свою жизнь и шел, не отступая ни на шаг от избранного пути.

Святитель Игнатий оставил нам богатое духовное наследие – свои произведедия и письма. Его сочинения активно переиздаются и поныне являются азбукой и руководством в духовной жизни для всех, желающих спасения. Его труды – это бесценное сокровище святоотеческого опыта и мудрости.

Святитель Игнатий был причислен к лику святых в 1988 году. Его святые мощи ныне пребывают в Толгском женском монастыре.

Священномученик архимандрит Иоанникий (Дмитриев)

Иван Алексеевич Дмитриев родился в 1875 году в деревне Редкие Дворы Московской губернии, в многодетной крестьянской семье. В течение трех лет Иван зимой ходил на дом к учителю и обучался грамоте, а летом пас скотину на пастбище. После смерти матери он взял к себе на содержание всю семью – отца и братьев с сестрами. В юности Иван почти ежедневно посещал церковь и часто читал книги духовного содержания. Два года он жил с мыслью уйти в монастырь и остановился в своем выборе на ските Оптиной пустыни.

В 1908 году Иван приехал в Оптину. Здесь он был пострижен в монашество с именем Иоанникий и в 1915 году рукоположен в сан иеродиакона.

С 1917 года он был экономом в Архиерейском доме у епископа Калужского и Боровского Феофана (Тулякова). В 1918 году иеродиакон Иоанникий был мобилизован в тыловое ополчение, где и прослужил два года. В 1921 году епископ Феофан рукоположил его в сан иеромонаха и направил служить в село Сухиничи. В 1927 году епископ Феофан был переведен на другую кафедру. Назначенный вместо него епископ Стефан (Виноградов) возвел в 1928 году иеромонаха Иоанникия в сан игумена и определил его настоятелем Георгиевского монастыря в городе Мещевске.

В 1929 году монастырь закрыли, а на его месте была организована коммуна «Искра». Отец Иоанникий после закрытия монастыря был назначен настоятелем Мещевского собора. В октябре 1932 года власти арестовали в городе Мещевске 19 человек, из них 11 были монахами и монахинями. Игумен Иоанникий был арестован 31 октября и заключен в тюрьму города Брянска. 16 ноября он был вызван на допрос и на вопрос следователя ответил: «По существу предъявленного мне обвинения в создании контрреволюционной группировки из монашествующих и бывших торговцев и проведении агитации против мероприятий советской власти виновным себя не признаю».

Следователи, собрав против игумена Иоанникия показания «свидетелей», зачитали их. Выслушав, отец игумен ответил: «Указанные мне якобы конкретные случаи моей контрреволюционной деятельности категорически отрицаю и заявляю, что я нигде и никогда не говорил против тех или иных мероприятий советской власти. Со стороны арестованных со мною я также ни разу не слышал что-либо против мероприятий советской власти».

15 марта 1933 года тройка ОГПУ приговорила игумена Иоанникия к ссылке в Северный край на 5 лет.

По возвращении из ссылки он был возведен в сан архимандрита и направлен служить в Николо-Казинский храм в Калуге. Осенью 1937 года власти арестовали архимандрита Иоанникия вместе с архиепископом Августином (Беляевым) и группой калужского духовенства.

Следователь: «Вы арестованы за активную контрреволюционную деятельность. Следствие предлагает вам по этому вопросу дать откровенные показания».

Архимандрит Иоанникий: «Я среди духовенства и верующих неоднократно высказывал недовольство советской властью, обвиняя ее в том, что в результате ее политики по всему Советскому Союзу по требованию советской общественности закрылись церкви, кроме этого, я говорил о том, что советская власть несправедливо проводит репрессии в отношении «бывших» людей… и духовенства».

При этом отец Иоанникий отказался признавать себя виновным в контрреволюционной деятельности и оговаривать других.

Отца Иоанникия приговорили к высшей мере наказания – расстрелу. Он причислен к Собору новомучеников и исповедников Российских от Ивановской епархии. Память его празднуется вместе со священномучеником Августином, архиепископом Калужским, 10/23 ноября.

Монах Климент (Константин Леонтьев)

Константин Николаевич Леонтьев родился в 1831 году. После одной из поездок в Оптину пустынь, еще отроком, он сказал своей матери: «Вы меня больше сюда не возите, а то я непременно тут останусь». Жизнь Леонтьева была полна страстей и резких поворотов, но тайное его стремление к Богу постепенно возрастало. Он много писал, довольно долго находился в Турции на дипломатической службе. В 1871 году он тяжело заболел холерой, которая в то время чаще всего предвещала летальный исход. Тогда Константин Николаевич дал тайный обет поступить в монастырь, после чего болезнь отступила. Тут же Леонтьев пожелал исполнить свой обет и отправился на Афон, где прожил около года. Но великие духовные старцы иеросхимонах Иероним и схиархимандрит Макарий отправили его в Оптину пустынь к преподобному Амвросию.

Не признанный никем, кроме нескольких ближайших друзей, измученный и больной, Леонтьев нашел душевный покой, поселившись в Оптиной пустыни в усадьбе, построенной бывшим учеником старца Льва, составившим его жизнеописание,– архиепископом Ювеналием (Половцевым). Годы, проведенные в Оптиной, были самыми мирными и спокойными в его жизни и даже плодотворными в смысле его писаний. Здесь его духовником сначала стал отец Климент (Зедергольм), после кончины которого Леонтьев посвятил ему замечательную монографию и перешел под непосредственное духовное руководство преподобного старца Амвросия.

В 1891 году старец Амвросий постриг его в монашество с именем Климент и отправил на жительство в Троице-Сергиеву Лавру, зная, что отец Климент не способен подвизаться в Оптиной пустыни в качестве рядового оптинского монаха, выполняя все положенные послушания. Прощаясь с отцом Климентом, старец Амвросий сказал ему: «Мы скоро увидимся». Старец скончался 10/23 октября 1891 года, а 12/25 ноября того же года последовал за ним его постриженик отец Климент. Он умер от воспаления легких.

Архимандрит Леонид (Кавелин)

Лев Александрович Кавелин (архимандрит Леонид) родился в 1822 году в дворянской семье. Детство его прошло в родовом поместье близ Оптиной пустыни. Учился он в 1-м Московском кадетском корпусе, служил в гвардии. До 1852 года Лев Александрович находился на военной службе. Он увлекался литературой и публиковался в светских изданиях.

В 1852 году Лев Александрович поступил в число послушников Оптиной пустыни, где под руководством своего старца Макария трудился над святоотеческими переводами. В 1857 году он был пострижен в монашество с именем Леонид. В 1859 отец Леонид был рукоположен в иеромонаха.

В 1863–1865 годах отец Леонид являлся начальником Российской Духовной миссии в Иерусалиме и был посвящен в архимандрита; позднее он был настоятелем Русской посольской церкви в Константинополе, настоятелем Воскресенского монастыря Новый Иерусалим и, наконец, в 1877–1891 годах – наместником Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Архимандрит Леонид известен как человек очень высокой духовной жизни.

Еще в миру он получил известность как талантливый литератор в области русской исторической библиографии и археологии. Живя в Оптиной пустыни, он составил следующие труды: «Каталог старопечатных и редких книг библиотеки Козельской Оптиной пустыни», «Обозрение Козельского Оптина монастыря и бывших в нем до начала XVIII века храмов», «Обозрение рукописей и старопечатных книг в книгохранилищах монастырей, городских и сельских церквей Калужской губернии», «Историческое описание Козельской Введенской Оптиной пустыни», «Историческое описание скита при Козельской Оптиной пустыни», «Сказание о жизни и подвигах старца Оптиной пустыни иеросхимонаха Макария», «Святая Русь, или Сведения о всех святых и подвижниках благочестия на Руси». Аналогичные работы он исполнил и в других местах своего служения: он описал рукописи Иерусалимской патриархии, святыни и достопримечательности Святой Горы Афон, Константинополя, работал в крупнейших книгохранилищах православного Востока. Отец Леонид был членом-корреспондентом Императорской археографической комиссии, почетным членом русских и иностранных научных обществ. Полного списка статей, заметок, изданий архимандрита Леонида нет в печати. Незадолго до смерти отец Леонид закончил обширную работу: «Систематическое описание славяно-российских рукописей собрания графа А. С. Уварова» (М., 1893–1894).

Схимонах Михаил (Чихачев)

Схимонах Михаил (Чихачев) – близкий духовный друг и сподвижник святителя Игнатия (Брянчанинова) . Будучи послушниками, они на протяжении года подвизались в скиту Оптиной пустыни. «Не будь у меня такого друга,– писал схимонах Михаил о святителе Игнатии,– который и благоразумием своим меня вразумлял, и душу свою за меня всегда полагал, и вместе со мной всякое горе разделял, не уцелел бы я на этом поприще – поприще мученичества добровольного и исповедничества». В 1831 году Дмитрий Брянчанинов был пострижен в малую схиму с именем Игнатий и вскоре назначен игуменом Лопотова монастыря близ Вологды. Здесь он сам облек своего друга Михаила Васильевича в рясофор и руководил его в духовной жизни уже как настоятель и духовник. Отец же Михаил со своей стороны проявлял сердечную заботу о друге. Когда он увидел, что и без того слабое здоровье отца Игнатия совсем расстроилось из-за сырого климата болотистой местности, на которой находился монастырь, он поехал в Петербург хлопотать о перемещении друга в более здоровую местность. Отец Михаил был принят митрополитом Филаретом (Дроздовым) и получил заверение в том, что отец Игнатий будет переведен в подмосковный Николо-Угрешский монастырь.

Но Господу было угодно поставить святых иноков на иное поприще служения. Государь император Николай Павлович изволил приблизить бывших своих воспитанников к Северной столице, призвав их к восстановлению Сергиевой пустыни.

Главным помощником отца Игнатия в этом деле стал отец Михаил (Чихачев) – знаток устава, превосходный певец и чтец. И во всех скорбях отца архимандрита за 23 года настоятельства друг был его сотаинником и сомолитвенником.

После ухода святителя Игнатия на покой, по взаимному решению, отец Михаил (Чихачев), посетивший своего друга-святителя в Бабайках, остался до конца дней в Сергиевой пустыни. Здесь с благословения святителя Игнатия он в 1860 году принял схиму с именем Михаил. И потом в течение семи лет он нес послушание «корреспондента» (по словам епископа Игнатия) – докладывал своему другу о делах в монастыре и епархии, а также о духовных чадах владыки.

Отец Михаил (Чихачев) не достиг высоких иерархических степеней и к ним не стремился. Ему всю жизнь нравилось тихое, незаметное положение, он всегда старался быть незаметным при своем друге и устранял от себя всякое покушение разглашать что-либо о каких бы то ни было его особых духовных дарах. Одно было явно всем видевшим и знавшим его – истинное смирение подвижника Сергиевой пустыни.

Схимонах Михаил отошел ко Господу 16 января 1873 года, пережив своего друга на шесть лет. Ныне честные мощи схимонаха Михаила обретены и пребывают во вновь возрождающейся Приморской Троице-Сергиевой пустыни.

Преподобный схиархимандрит Севастиан Карагандинский (Фомин) исповедник

Преподобного Севастиана Карагандинского называют одним из последних Оптинских старцев.

Стефан Васильевич Фомин родился 28 ноября 1884 года в селе Космодемьянское Орловской губернии в бедной крестьянской семье и рано остался сиротой.

В 1905 году он был принят келейником к преподобному Иосифу Оптинскому, который стал его духовным наставником, а по кончине старца Стефан стал келейником преподобного Нектария. Иногда старец Нектарий, как бы юродствуя, отсылал к нему приходивших богомольцев. «Спросите об этом моего келейника, отца Севастиана,– он лучше меня посоветует, он прозорлив»,– говорил преподобный. Через послушание у старцев Иосифа и Нектария отец Севастиан включился в златую цепь преемственности традиции оптинского старчества.

Монашеский постриг он принял в 1917 году в Оптиной пустыни за год до закрытия монастыря. После 1918 года еще несколько лет монастырь продолжал существовать под видом сельхозартели.

В 1923 году монах Севастиан был рукоположен в иеродиакона за 2 месяца до ареста старца Нектария и высылки всех монахов из монастыря. Затем, уже живя в Козельске, в 1927 году он был рукоположен в иеромонаха. Преподобный Севастиан оставался келейником старца Нектария вплоть до самой его кончины, последовавшей 29 апреля 1928 года. По благословению старца после его смерти иеромонах Севастиан уехал служить на приход, сначала в Козельск, затем в Калугу, а потом в Тамбов, где получил назначение на приход в городе Козлове (Мичуринске) в Ильинскую церковь (1928–1933). Именно в Козлове, по свидетельству духовных чад, стали открыто проявляться высокие духовные дарования отца Севастиана.

В 1933 году отец Севастиан был арестован и осужден на 7 лет исправительно-трудовых лагерей.

На допросе в Тамбовском ГПУ иеромонах Севастиан сказал следователю: «На все мероприятия советской власти я смотрю как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей». Тюремщики, желая вынудить священника отречься от веры в Бога, в одной рясе поставили его на всю ночь на мороз и приставили стражу, которую сменяли каждые 2 часа. Батюшка сам рассказывал духовным чадам, каким чудом он спасся тогда от неминуемой смерти: он молился, и «Матерь Божия опустила надо мной такой «шалашик», что мне было в нем тепло». Батюшку отправили сначала на лесоповал в Тамбовскую область, а потом в Карагандинский лагерь, ставший местом мученичества и духовного подвига тысяч людей. В лагере били, истязали, заставляли отречься от Бога. Заключенные мерзли и голодали, но отец Севастиан находил силы и здесь соблюдать все посты: если в баланде попадался кусочек мяса, он не ел ее, а менял на пайку хлеба.

В последние годы заключения отца Севастиана расконвоировали, хотя жил он по-прежнему на территории лагеря, возил на быках воду для промышленных огородов. В Карлаге был основан показательный «Карагандинский совхоз-гигант ОГПУ», использовавший даровой труд зэков. Рекордные урожаи давали здесь овощи, селекционеры-заключенные выводили новые сорта сельскохозяйственных культур. Карлаг кормил страну, а зэки умирали с голоду. Когда вольные карагандинцы, жалея батюшку, давали ему продукты, он делился ими с заключенными. В лагере его полюбили, и многие через него пришли к вере в Бога.

Когда отца Севастиана в 1939 году наконец освободили, он никуда не захотел уезжать из Караганды, да и всем своим духовным чадам благословлял оставаться: «Здесь будем жить. Здесь вся жизнь другая и люди другие. Люди здесь душевные, сознательные, хлебнувшие горя». За поселком Тихоновка было общее кладбище, где хоронили в день по 200 покойников – ссыльных, умерших от голода и болезней. Старец Севастиан говорил: «Здесь день и ночь на этих общих могилах мучеников горят свечи от земли до неба».

Служить отцу Севастиану долгое время не разрешали, но литургию он все-таки тайно совершал по ночам. Съехавшиеся к отцу Севастиану со всех концов страны духовные чада покупали домики в карагандинском поселке Михайловка (города тогда, по сути, еще не было), и со временем вокруг старца образовалась сплоченная община, где разрешили служить отцу Севастиану: в 50-е годы жизнь карагандинской общины начала налаживаться. В 1953 году хлопотами верующих было получено разрешение на молитвенный дом, а в 1955 году удалось добиться регистрации религиозной общины и открытия церкви.

В 1957 году отец Севастиан был возведен в сан архимандрита.

Все члены общины знали: что бы ни случилось, только бы прийти к батюшке, и все станет на свои места, все выправится. Сила его молитвы была необыкновенной. Иногда в своем домике отец Севастиан вдруг подходил к святому углу и начинал молча молиться – значит, откуда-то опять долетел до него зов о помощи... Известен случай, когда одна из его духовных чад ехала в автобусе, который вел нетрезвый водитель. Вдруг он свернул с дороги и на большой скорости «поскакал» по полю, по кочкам, приведя в неописуемый ужас всех пассажиров. Женщина в страхе взмолилась своему старцу: «Батюшка, спаси! Батюшка, помоги!». Тут же автобус выехал на дорогу и спокойно поехал дальше, благополучно доставив всех пассажиров. Отец Севастиан, встретив свою духовную дочь, прямо с порога сказал ей: «Что значит: «Батюшка, спаси! Батюшка, помоги!»? Ты можешь связно говорить: от чего «спаси», в чем «помоги»?!».

В 1966 году за три дня до смерти преподобный Севастиан был пострижен в схиму епископом Питиримом (Нечаевым; впоследствии митрополитом Волоколамским и Юрьевским).

Схиархимандрит Севастиан мирно почил о Господе 19 апреля 1966 года, в день Радоницы, и похоронен в Караганде на Михайловском кладбище.

19 октября 1997 года Синодальная комиссия при Московском Патриархате причислила к лику местночтимых святых преподобного Севастиана Карагандинского.

20 августа 2000 года Архиерейский Собор Русской Православной Церкви по представлению от Алма-Атинской епархии причислил преподобного Севастиана к Собору новомучеников и исповедников Российских.

Митрополит Трифон (Туркестанов)

Трифон, митрополит Дмитровский, викарий Московской епархии (князь Борис Петрович Туркестанов), родился в 1861 году. Однажды маленький Борис приехал с матерью в Оптину. Видя огромную толпу богомольцев у крыльца преподобного Амвросия, они совсем не надеялись получить его благословение. Но преподобный, прозрев будущее мальчика, сказал, обращаясь к народу: «Пропустите архиерея с матерью!».

В 1884 году он был принят послушником в Оптину, но в 1888–1890 годах был командирован на Кавказ, где принял постриг и рукоположение. Вернувшись в Оптину, иеромонах Трифон вскоре поступил в Московскую Духовную Академию, по окончании которой он представил к защите кандидатскую работу «Древнехристианские и Оптинские старцы». Эта работа особенно ценна тем, что автор ее на себе познал пользу старческого окормления. Достаточно назвать двух его духовных отцов – это преподобный Амвросий Оптинский и преподобный . Особенные духовно близкие отношения были у митрополита Трифона со священномучеником Исаакием II Оптинским, святым праведным Иоанном Кронштадтским, старцем Зосимой-Захарией, духовником Троице-Сергиевой Лавры, с преподобным Варсонофием Оптинским, которого он сам возводил в сан архимандрита, сам же и отпевал, произнеся над его гробом проникновенную речь. Именно митрополит Трифон в 1907 году послал в Оптину к старцу Варсонофию двух юношей – Николая и Ивана Беляевых, первый из которых стал преподобным Никоном Оптинским исповедником.

Интересен и тот факт, что когда преподобный Варсонофий служил у владыки в Богоявленском соборе, митрополит Трифон из благоговения не служил с ним, но лишь молился в алтаре.

В 1897–1901 годах владыка был ректором Вифанской и Московской Семинарий. С 1901 года он – епископ Дмитровский. В 1910 году управлял Московской епархией. В 1914–1915 годах был полковым священником на передовых позициях. На фронте он был контужен, ослеп на один глаз, вследствие чего просился на покой в родную Оптину, но Святейший Синод назначил его настоятелем Ново-Иерусалимского монастыря, а в 1916–1917 годах он вновь оказался на фронте, на этот раз на румынском. После октябрьского переворота владыка отошел от церковного управления и удалился на покой в Донской монастырь, но продолжал оставаться со своею паствою, служил во всех храмах, куда его приглашали. В 1923 году он был возведен в сан архиепископа, в 1931 году – митрополита.

В 1934 году владыка совершил последнюю свою службу в субботу Светлой седмицы в церкви Малого Вознесения на Никитской. В конце жизни владыка ослеп. Он хотел принять схиму и получил на это благословение митрополита Сергия (Страгородского). В день своей кончины владыка просил своих духовных детей, пришедших проститься с ним, петь пасхальные песнопения и сам подпевал им. Скончался митрополит Трифон 1/14 июня 1934 года и завещал похоронить себя как простого монаха, в клобуке и мантии, без цветов и речей. В гроб положили также все, что владыка успел приготовить к схиме.

Отпевал митрополита Трифона митрополит Сергий (Страгородский) в сослужении архиепископа Смоленского и Дорогобужского Серафима (Остроумова) и архиепископа Волоколамского Питирима (Крылова) в храме Адриана и Наталии, в котором он часто молился и где находилась чудотворная икона мученика Трифона. Затем в сопровождении множества народа его гроб перевезли на Немецкое кладбище «Введенские горы».

Владыка Трифон был известным проповедником, горячо любимым московской паствой, духовным писателем, автором драмы «Пещное действо», книг о Шамординском и Бородинском монастырях, акафиста «Слава Богу за все!».

Архиепископ Ювеналий (Половцев)

Архиепископ Виленский и Литовский Ювеналий (Половцев Иван Андреевич) родился 21 октября 1826 года в городе Ораниенбауме Петербургской губернии. Он окончил Михайловскую артиллерийскую академию и состоял на военной службе. Однако в его нежной душе таились такие нравственно-религиозные задатки, которые совершенно не гармонировали с его блестящим светским положением. Религиозный с самых юных лет, он постоянно «ходил пред Богом» и мечтал о скромной келлии отшельника. Его стремлений к монашеству не могли поколебать даже насмешки товарищей-артиллеристов, которые иронизировали по поводу его религиозности, «предрекая» ему белый клобук.

Но даже его мать (лютеранка по вероисповеданию, женщина умная и влиятельная в высшем петербургском обществе) должна была уступить желаниям своего сына (блестящего офицера), когда он после тяжелой болезни решительно заявил о своем намерении принять монашество.

15 марта 1847 года в возрасте 21 года Иван поступил послушником в Оптину пустынь. 29 апреля 1855 года он был пострижен в монашество с именем Ювеналий. Став учеником Оптинского старца Макария, под его руководством отец Ювеналий свыше десяти лет подвизался в смиренномудрии и послушании. Он был связан тесными узами с игуменом Исаакием Оптинским. Имел особое расположение к старцу Агапиту, который за пять-шесть лет до возведения его в епископы в Киево-Печерской Лавре увидел его (еще архимандритом) сияющим в архиерейском саккосе и омофоре.

Отец Ювеналий много потрудился, принимая участие «в Божьем деле», по выражению старца Макария, то есть занимался подготовкой к печати произведений аскетической литературы и переводом с новогреческого языка на русский книги преподобного Дамаскина. Он в совершенстве владел языками – французским, немецким и английским, а приняв монашество, прекрасно изучил греческий, латинский и сирийский.

11 июля 1857 года отец Ювеналий был рукоположен во иеромонаха и назначен вместе с иеромонахом Леонидом (Кавелиным) сотрудником в Иерусалимскую Духовную миссию (1857–1861).

10 октября 1861 года по возвращении в Россию иеромонах Ювеналий был возведен в сан игумена и назначен настоятелем Глинской Рождества Богородицкой пустыни Курской епархии. 8 мая 1862 года он был назначен настоятелем Коренной Рождества Богородицкой пустыни, а 15 августа возведен в сан архимандрита.

26 июня 1871 года он уволен по болезни на покой в Оптину пустынь Калужской епархии, где, однако, прожил только 13 лет.

25 октября 1892 года архимандрит Ювеналий был хиротонисан во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии. С 3 сентября 1893 года – епископ Курский и Белгородский. 7 марта 1898 года возведен в сан архиепископа Литовского и Виленского. С 1899 года – почетный член Казанской Духовной Академии.

В продолжение многолетнего служения его Церкви он явил собой светильник, горевший ярким светом православия и благочестия, владыку, сердце которого всегда горело любовью к Богу и ближним, а особенно его влекло к обездоленным, неимущим, вдовам и сиротам. Он был мудрым и заботливым начальником, отечески милостивым наставником, руководителем и высоким примером жизни, благоустроенной по правилам веры и благочестия христианского. Забота о просвещении юношества в духе благочестия была одной из самых дорогих и близких его сердцу.

Трудами архипастыря в Вильне был выстроен величественный Знаменский храм, а также построено 7, отремонтировано 9 и испрошено пособий на 13 новых храмов, что при отсутствии храмов в Литве имело огромное значение для укрепления Православия.

Среди его трудов: «Речь при наречении его во епископа», «Жизнь и творения св. Петра Дамаскина », «Жизнеописание настоятеля Козельской Введенской Оптиной пустыни архимандрита Моисея», «Монашеская жизнь по изречениям о ней св. отцов подвижников», «Для духовного руководства ученым инокам», «Сила Божия и немощь человеческая».

Архиепископ Ювеналий скончался 12 апреля 1904 года в городе Вильно и был погребен в Свято-Духовом монастыре.

Некоторые духовные лица, имевшие тесные связи с Оптиной пустынью

Многие оптинские постриженики и воспитанники впоследствии были назначены на должности настоятелей других монастырей, где, естественно, старались воплощать заветы Оптинских преподобных и насаждать дух родной обители. Всех их перечислить невозможно, но имена некоторых нам известны. К сожалению, не во всех случаях удалось установить их фамилии и даты кончины.

Схиархимандрит Авраамий (Ильянков; †22 марта / 4 апреля 1889) – оптинский постриженик, впоследствии настоятель Переяславского Троицкого монастыря.

Иеромонах Акакий (Сергеев; †?) – оптинский постриженик (1853), впоследствии духовник Коренной пустыни Курской епархии (с 1863).

Протоиерей Александр Михайлович Аваев (†1958) . Бывший поручик, поступил в Оптинский скит при старце Варсонофии и был оптинским послушником и воспитанником. В 1914 году был призван на фронт. Впоследствии – настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в Войново (Польша), старец в миру.

Иеросхимонах Александр (Стрыгин; †9/22 февраля 1878) , затворник, делатель молитвы Иисусовой – оптинский постриженик, впоследствии перешедший в Гефсиманский скит Свято-Троицкой Сергиевой Лавры; вместе с оптинскими же старцами игуменом Иларием (в схиме Илия; †9/21 июля 1863) и схиигуменом Алексием (†6/19 мая 1882) оказали глубокое влияние на братию скита и способствовали насаждению старчества в этой обители.

Архимандрит Алексий (начало XX века) – оптинский постриженик, впоследствии настоятель Свято-Данилова монастыря и благочинный московских монастырей.

Игумен Антоний (Бочков; †5/18 апреля 1872) – оптинский послушник, впоследствии настоятель Череменецкого Иоанно-Богословского монастыря Санкт-Петербургской епархии. Духовный писатель, собеседник святителя Игнатия (Брянчанинова) . Умер от тифа в Николо-Угрешском монастыре Московской епархии.

Иеросхимонах Антоний (Медведев; †10/23 октября 1880 ) – оптинский послушник (1833–1837), ученик и келейник Оптинского старца преподобного Леонида и сподвижник преподобного Макария Оптинского . Впоследствии старший духовник Киево-Печеской Лавры.

Иеромонах Варсонофий (Светозаров; †?) , из студентов Тамбовской Духовной Семинарии, друг Александра Гренкова (впоследствии – преподобного Амвросия Оптинского). В Оптинском скиту подвизался с 1843 года, а в 1851-м был переведен в Малоярославецкий Николаевский монастырь Калужской епархии.

Схиархимандрит Венедикт (Дьяконов; †6/19 мая 1915) . Был священником, овдовел, служил в селе Чеботово Дорогобужского уезда Смоленской губернии. В 1884 году определен в Оптину пустынь, в 1887 году пострижен в монашество. В 1903 году назначен настоятелем Боровского Пафнутиева монастыря с возведением в сан архимандрита и благочинным монастырей Калужской епархии.

Иеросхимонах Гавриил (Спасский; †2/15 января 1871) – оптинский насельник (с 1842) и постриженик (1844). В 1849–1851 годах был казначеем в Малоярославецком Николаевском монастыре, но по болезни вернулся в Оптину пустынь и выбыл на покой. В 1869 году устроил женскую общину (впоследствии – Казанский Белокопытовский монастырь в Калужской епархии), которой руководил до своей смерти.

Игумен Геронтий (Васильев; †6/19 июля 1857) – иеромонах Оптиной пустыни и близкий ученик преподобного Льва. Когда отца Геронтия назначили настоятелем Тихоновой пустыни Калужской епархии (1837), старец Лев сам часто приезжал туда, усердно заботясь о возрождении этого монастыря.

Архимандрит Даниил (†2/15 июня 1835) – в Оптину пустынь поступил в 1819 году из экономов Калужского Архиерейского дома. В его настоятельство (1819–1825) в Оптиной пустыни был введен устав Коневской обители; святителем Филаретом (Амфитеатровым) был основан Иоанно-Предтеченский скит и приглашены первые великие старцы. В 1825 году отец Даниил произведен в архимандрита Покровского Добринского монастыря, а из него в Трубчевский Чолнский, где и скончался.

Игумен Иларий (в схиме Илия; †9/21 июля 1863) – подвизался в нескольких монастырях, в Оптину пустынь поступил, будучи уже иеромонахом, и стал преданным учеником преподобного старца Леонида. Впоследствии был назначен настоятелем Николо-Угрешского монастыря Московской епархии (1834–1853).

Иеромонах Иларий (†21 марта / 3 апреля 1889) – в Оптину пустынь прибыл в сане иеромонаха и очень полюбился преподобному старцу Амвросию, который благословил его перейти в Мещевский монастырь. В 1881 году он был назначен духовником Мещевского Георгиевского монастыря Калужской епархии и исполнял это послушание до конца своей жизни.

Иеросхимонах Иоанн (иеромонах Ефрем; †25 июня / 8 июля 1884) – поступил в Оптину пустынь в 1829 году и стал учеником преподобного старца Оптинского Леонида (Льва). В 1837 году был переведен в Тихонову пустынь Калужской епархии, в которой впоследствии стал старцем-духовником.

Иеросхимонах Иосиф (Серебряков; †31 августа / 13 сентября 1880) – в Оптину пустынь поступил около 1837 года послушником и в 1843 году принял монашеский постриг с именем Иов. По собственному желанию в 1846 году выбыл в Мещевский Георгиевский монастырь. В 1855 году перешел в Николо-Угрешский монастырь, где подвизался до конца своих дней. Этот старец имел дар прозорливости.

Иеромонах Ираклий – оптинский постриженик, назначенный на должность настоятеля Тихоновой пустыни Калужской епархии (1830–1835).

Схиархимандрит Иринарх (Степанов; †1948) – оптинский постриженик, впоследствии старец Щегловского монастыря Тульской епархии.

Иеросхимонах Исаия (Лунев; †1883) – оптинский постриженик (1852), нес послушание погребного. В 1875 году назначен настоятелем Лихвинского Доброго монастыря.

Монах Каллист (Сергеев; †?) – оптинский насельник (с 1852) и постриженик (1860). Нес послушание пономаря, просфорника и при больничной церкви. В 1863 году вместе с иеромонахом Акакием (Сергеевым) выбыл в Курскую Коренную пустынь.

Архимандрит Макарий (†1839) – постриженик Оптиной пустыни, назначенный на должность настоятеля Малоярославецкого монастыря Калужской епархии (1809–1839).

Архимандрит Макарий (Струков; †1908) – оптинский постриженик, впоследствии настоятель Можайского Лужецкого монастыря Московской епархии.

Архимандрит Мелетий (Антимонов; †17/30 октября 1865) , родной брат преподобного Исаакия I Оптинского – оптинский постриженик, впоследствии подвизался в Тихоновой пустыни Калужской епархии, а затем в Киево-Печерской Лавре был экклесиархом Великой церкви.

Иеромонах Мефодий – оптинский постриженик, назначенный на должность настоятеля Тихоновой пустыни Калужской епархии (1803–1811).

Иеромонах Мефодий – насельник Оптиной пустыни, назначенный на должность строителя Малоярославецкого монастыря Калужской епархии.

Иеромонах Михаил – оптинский постриженик, назначенный на должность настоятеля Тихоновой пустыни Калужской епархии (1814–1816).

Архимандрит Моисей (Красильников; †4/17 ноября 1895) – оптинский постриженик, ученик преподобных старцев Льва и Макария, назначенный на должность настоятеля Тихоновой пустыни Калужской епархии (1858–1895) и благочинного монастырей Калужской епархии (с 1865).

Схиархимандрит Никодим (Демутье; †7/20 февраля 1864) – постриженик Оптиной пустыни, назначенный на должность настоятеля Мещевского Георгиевского монастыря (1842), а затем – Малоярославецкого монастыря Калужской епархии (1853–1864).

Архимандрит Нил (Кастальский; †27 февраля / 12 марта 1914) – постриженик Оптиной пустыни, а впоследствии старец Лаврентиева и Крестовского монастырей Калужской епархии.

Схиигумен Павел (Драчев; †16/29 марта 1981) – оптинский воспитанник, нес послушание скитского садовника; исповедник. После закрытия Оптиной перешел в Московский Свято-Данилов монастырь. После пинежской ссылки (где он ухаживал за умирающим преподобным Никоном Оптинским исповедником) получил схиму в Почаеве. Скончался в селе Черкассы Ефремовского района Тульской области в столетнем возрасте. У себя на приходе основал тайный женский монастырь, состоявший в основном из шамординских сестер.

Иеромонах Паисий (Аксенов; †3/16 декабря 1870) – оптинский постриженик, назначенный на должность строителя Тихоновой пустыни Калужской епархии (1857–1859) после игумена Геронтия (Васильева). Из-за болезни вернулся в Оптину и был благочинным монастыря (с 1861).

Иеросхимонах Паисий (Гришкин; †12/25 мая 1969) – воспитанник Оптиной пустыни, один из последних ее старцев; после войны числился в братии Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.

Иеромонах Парфений (†1809) – постриженик Оптиной пустыни, ставший преемником иеромонаха Мефодия в Малоярославецком монастыре Калужской епархии (1802–1809).

Схиархимандрит Пафнутий (Осмоловский; †23 июня / 6 июля 1891) – постриженик Оптиной пустыни, назначенный на должность настоятеля Малоярославецкого монастыря Калужской епархии.

Преподобный архимандрит Пимен (Мясников; †17/30 августа 1880) – в Оптиной был послушником и келейником (1833–1834) вышеупомянутого игумена Илария. Вместе с ним перешел в Московский Николо-Угрешский монастырь и по кончине своего наставника был настоятелем этой обители (1853–1880). Причислен к лику местночтимых святых Московской епархии.

Иеродиакон Порфирий (Алексеев; †?) – с 1856 года оптинский насельник и постриженик (1862); нес послушание келейника у отца настоятеля. В 1863 году выбыл на послушание в Калужский архиерейский дом, где и был рукоположен в иеродиакона.

Игумен Феодосий – постриженик Оптиной пустыни, а затем настоятель Пертоминского монастыря в Архангельской губернии.

* * *

Многие духовные лица посещали Оптину пустынь, любили ее и почитали преподобных старцев или даже окормлялись у них. Эта святая обитель, несомненно, оставила след в их душах, «окрылила», вдохновила их на дальнейшие подвиги. Поэтому будет нелишне привести здесь имена хотя бы некоторых из них

Святой праведный протоиерей Алексий Мечев (†9/22 июня 1923) – посещал Оптину пустынь, был духовно дружен со старцем преподобным Анатолием (Потаповым) и схиигуменом Феодосием (Поморцевым).

Схиархимандрит Амвросий (Курганов; †15/28 октября 1933) – настоятель Сербского монастыря в местечке Милково, оптинский воспитанник, духовный сын преподобного старца Анатолия (Потапова).

Архиепископ Рокландский Андрей (Рымаренко; †29 июня / 12 июля 1978) – известный иерарх Русской Православной Церкви Зарубежом. До эмиграции был духовным сыном преподобного Нектария Оптинского, читал ему отходную.

Иеромонах Андрей (Эльбсон; †14/27 сентября 1937) – духовный сын преподобного Нектария Оптинского, член Катакомбной церкви (Москва, Муром), исповедник. Расстрелян в Бутове.

Преподобный архимандрит Антоний (Медведев; †12/25 мая 1877) – настоятель Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, духовник и духовный сын святителя Филарета Московского . Глубоко почитал Оптинских старцев и посещал Оптину пустынь.

Архимандрит Борис (Холчев; †29 октября / 11 ноября 1971) – духовное чадо преподобного Нектария Оптинского, молитвенник высокой духовной жизни, выдающийся проповедник; исповедник.

Протоиерей (†7/20 октября 1931) – выдающийся московский пастырь, талантливый проповедник, духовный писатель, исповедник. Духовный сын преподобного Анатолия младшего (Потапова) Оптинского.

Протоиерей Василий Евдокимов (†5/18 декабря 1990) – известный московский священник, исповедник, общался с преподобным Нектарием Оптинским.

Епископ Кинешемский Василий (Преображенский; †31 июля / 13 августа 1945) – местночтимый святой Ивановской епархии, старец, аскет, молитвенник, выдающийся проповедник, исповедник, подвижник. Умер в ссылке.

Протоиерей Василий Шустин (†24 июля / 6 августа 1968) – духовный сын святого праведного отца Иоанна Кронштадтского и преподобных Варсонофия и Нектария Оптинских, замечательный пастырь. В течение 30 лет был настоятелем православного прихода в Алжире, скончался в Каннах.

Митрополит Саратовский и Балашовский Вениамин (Федченков; †21 сентября / 4 октября 1961 года) – неоднократно бывал в Оптиной, хорошо знал ее старцев; его современники считали его принадлежащим к оптинской школе.

Протоиерей Владимир Богданов (в монашестве Серафим; †28 октября / 10 ноября 1931) – известный московский пастырь. После ареста и ссылки примкнул к Катакомбной церкви и принял тайный постриг. Основанные им общины продолжали существовать еще около 15 лет после его кончины. Духовный сын преподобного Нектария Оптинского.

Протоиерей Владимир Шамонин (†20 ноября / 3 декабря 1967) – известный петербургский пастырь. Неоднократно приезжал в Оптину.

Протоиерей Георгий Коссов (†23 апреля / 6 мая 1928) – замечательный пастырь села Спас-Чекряк Орловской губернии, духовный сын преподобного Амвросия Оптинского.

Иеросхимонах Герасим (Мартынов-Брагин; †16/29 июня 1898) – замечательный старец, юродивый, прозорливый, устроитель женской Никольской общины Медынского уезда Калужской губернии. Любил бывать в Оптиной и общаться со старцами.

Игумен Герасим младший (†31 июля / 13 августа 1918) – ученик иеросхимонаха Герасима, основатель и строитель скита преподобного Сергия Радонежского недалеко от Калуги. Часто посещал Оптинских старцев.

Архиепископ Тульский Дамаскин (Россов; †31 июля / 13 августа 1855) писал: «Если кто желает витать между небом и землей, тот должен жить в Оптиной».

Архимандрит Даниил (Мусатов; †17/30 июня 1855) – ученик Оптинских старцев, аскет, подвижник, преподаватель Калужской Духовной Семинарии, а затем Киевской Духовной Академии.

Святитель, митрополит Московский и Коломенский Иннокентий (Попов-Вениаминов; †31 марта / 13 апреля 1879) – просветитель Сибири и Америки. Приезжал в Оптину к преподобному старцу Амвросию.

Митрополит Киевский и Галицкий Иоанникий (Руднев; †7/20 июня 1900) – великий архипастырь, приезжал в Оптину пустынь к преподобному старцу Амвросию.

Епископ Ханькоуский (Китай) Иона (Покровский; †7/20 октября 1925) – архиерей святой жизни, почитаемый не только китайцами, но и монголами. Его кончина явилась всенародной трагедией; от великой скорби на его могиле умер язычник – монгольский князь Гантимир. Будучи студентом и преподавателем Казанской Духовной Академии, часто приезжал в Оптину к своему духовному отцу преподобному Анатолию (Потапову). Очень хотел вступить в братию Оптиной пустыни.

Епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии Лаврентий (Князев; †24 октября / 6 ноября 1918) – подвижник благочестия, новомученик, духовный сын преподобного Анатолия (Потапова). Расстрелян.

Святитель, митрополит Московский Макарий (Невский; †16 февраля / 1 марта 1926) – апостол Алтая, ревностный миссионер. Приезжал в Шамордино и общался там с Оптинскими старцами. Его постоянное наставление – «Кто желает спастись, пусть читает письма Оптинских старцев».

Архимандрит Мефодий (†1906) – настоятель Псково-Печерского Успенского монастыря. Старец, один из любимых учеников преподобного Амвросия Оптинского.

Митрополит Сербский Михаил (Иованович; †5/18 февраля 1897) – приезжал в Оптину пустынь при настоятельстве преподобного Моисея, после чего «наслаждался сладостным воспоминанием духовного братства, исполненного любви христианской».

Протоиерей Михаил Прудников (†21 августа / 3 сентября 1929) – служил в храме Спас-на-Водах в Санкт-Петербурге, великий старец, духовный друг преподобного Анатолия (Потапова), часто приезжал в Оптину.

Епископ Сиэтлинский Нектарий (Концевич; †24 января / 6 февраля 1983) – видный иерарх Русской Православной Церкви Заграницей. В юности часто бывал в Оптиной, духовный сын преподобного Нектария Оптинского.

Протоиерей Николай Сангушко-Загоровский (в монашестве Серафим; †30 сентября / 13 октября 1943) – исповедник, замечательный проповедник, молитвенник, чудотворец, прозорливый старец. Духовный сын преподобного Анатолия (Потапова).

Игумен Никон (Воробьев; †25 августа / 7 сентября 1963) – знаменитый старец, близкий духовный сын Оптинского старца иеросхимонаха Мелетия (Бармина).

Игумен Никон (Воскресенский; †15/28 октября 1963) – подвижник благочестия, скончался в Псково-Печерском Успенском монастыре. В свое время был близок к Оптиной пустыни.

Священник Павел Флоренский (†25 ноября 8 декабря 1937) – неоднократно бывал в Оптиной, знал ее старцев и очень высоко ценил значение монастыря, высокодуховную атмосферу святой обители и ее влияние на всю русскую культуру.

Епископ Уфимский и Мензелинский Петр (Екатериновский; †27 мая / 9 июня 1889) – духовный писатель, аскет. Несколько лет жил в Оптиной пустыни на покое.

Священномученик архиепископ Воронежский и Задонский Петр (Зверев; †25 января / 7 февраля 1919) – часто посещал Оптину пустынь. Замучен на Соловках.

Иерей Петр Петриков (†14/27 сентября 1937) – видный участник Катакомбной церкви (Москва); духовный сын преподобного Нектария Оптинского. Был в ссылке. Расстрелян в Бутове.

Протоиерей Петр Чельцов (†30 августа / 12 сентября 1972) – служил в селе Великодворье Гусь-Хрустального района Владимирской области. Выдающийся пастырь, в молодости часто ездил в Оптину и усвоил многие традиции Оптинских старцев.

Архимандрит Серафим (Батюков; †6/19 февраля 1943) – настоятель храма святых Кира и Иоанна на Сербском подворье в Москве. В 1928 году ушел в затвор, примкнув к Катакомбной церкви во главе со святителем Афанасием (Сахаровым) , скончался в Сергиевом Посаде. Духоносный, прозорливый старец, часто приезжал в Оптину пустынь и был духовным сыном преподобного Нектария Оптинского.

Архиепископ Богучарский (Болгария) Серафим (Соболев; †13/26 февраля 1950) – аскет, молитвенник, богослов; духовный сын преподобного Анатолия (Потапова) Оптинского.

Священномученик протоиерей Сергий Мечев (†24 декабря 1941 / 6 января 1942) – сын святого праведного Алексия Мечева , продолжатель его пастырско-духовнической деятельности. Духовный сын преподобного Нектария Оптинского.

Епископ Калужский и Боровский Стефан (Никитин; †15/28 апреля 1963) – старец святой жизни, исповедник. Скончался в конце Божественной литургии на амвоне, произнося проповедь . Имел духовное общение со всеми последними Оптинским старцами и братией.

Протоиерей Сергий Сидоров (†14/27 сентября 1937) – духовный писатель, ревностный священнослужитель. Духовный сын преподобного Нектария Оптинского. Расстрелян.

Протоиерей Сергий Тихомиров (†5/18 августа 1930) – известный петербургский старец, аскет, молитвенник. Окормлялся у Оптинских старцев. Расстрелян.

Протоиерей Сергий Четвериков (†16/29 апреля 1947) – известный духовный писатель, автор книг: «Жизнеописание старца Амвросия Оптинского», «Молдавский старец Паисий (Величковский) », «Оптина пустынь» и др. Принимал активное участие в составлении валаамского «Сборника об Иисусовой молитве» (игумена Харитона), хотя его имя там не значится. Был келейно пострижен в схиму (вероятно, на Валааме, игуменом Филимоном, его духовным отцом), то есть был иеросхимонахом в тайном постриге, что выяснилось из его завещания (13 декабря 1944 года с дополнением от 24 июня 1945 года). Любил посещать Оптинских старцев. Эмигрировал, умер в Братиславе.

Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея России (Беллавин; †25 марта / 7 апреля 1928) – по многим вопросам церковной жизни советовался с преподобным Нектарием Оптинским, для чего к старцу посылался верный гонец.

Архимандрит Тихон (Богуславец; †17/30 января 1950) – проживал в городе Симферополе, был духовником святителя Луки (Воино-Ясенецкого), а сам окормлялся у Оптинских старцев.

Иеросхимонах Феодосий (†2/15 октября 1937) – был преподавателем Казанской Духовной Академии. По благословению своего духовного отца, преподобного Анатолия (Потапова), уехал на Афон, где стал знаменитым подвижником; жил на Каруле.